— Лучше, если бы кандидатуры цеховиков назвали на оперативке, — говорит он. — Надо оставить возможность для свободного волеизъявления. — И доверительно снизил голос: — А наши с вами роли мы распределим так: я выдвигаю Збандута и Рудаева, вы — деятелей «Южгипромеза». — Гребенщиков усиленно потирает себе лоб, вспоминая что-то упущенное, и, спохватившись, добавляет: — Да! Если кому-нибудь взбредет в голову выдвинуть Флоренцева…
— Ну, это вряд ли…
— …то отвод дадите вы. Надо быть готовым ко всяким неожиданностям.
— И еще одно. У вас с ДОННИИ отношения нормальные?
— Я бы сказал, больше чем нормальные. Прекрасные. Они у нас ведут исследования по договорам, мы ими довольны, они нами тоже.
— Хорошо бы поехать вам туда, провести с ними работу. Поддержат наше выдвижение — мы будем застрахованы от всяких случайностей.
— Прежде всего поддержать должны наши заводские организации. Иначе получится странная ломаная линия.
На губах у Гребенщикова появляется снисходительная улыбка.
— В тактике, Геннадий Кузьмич, в отличие от геометрии, как раз ломаная линия бывает кратчайшим расстоянием между двумя точками. Это, между прочим, хорошо знали немцы, когда решили обойти линию Мажино.
Снисходительная улыбка не слетает с лица Гребенщикова, и тогда, когда, оставшись один, он уверенной рукой рисовальщика выводит черным фломастером контуры черта, а голубым пририсовывает ему нимб святого и крылышки ангела. Так представляется ему эффект, который произведет его благотворительно-великодушная акция на инженеров. И уже заранее в его душе торжественно звучат фанфары.
Оперативка подходила к концу, в кабинете уже возник и разрастался тот легкий шумок, который сопутствует окончанию всякого совещания, когда Гребенщиков, поднявшись во весь рост, чего обычно не делал, торжественно объявил, что вносит предложение выдвинуть соискателей на Государственную премию.
Внешне у этих привыкших ко всяким неожиданностям людей реакция скупая. Правда, они больше привыкли к неприятным неожиданностям. А такая растапливает холодок в глазах и расцвечивает лица улыбками. Среди них и недоуменные, и явно скептические, но их немного. Возражающих не нашлось, и Гребенщиков предложил называть кандидатуры.
Тотчас, не дав никому опомниться, поднимается Золотарев и в соответствии с разработанным сценарием предлагает южгипромезовцев.
Несколько человек тянут вслед руки, но Гребенщиков предпочитает не заметить их. Опасаясь, как бы у него не перехватили инициативу, он сразу же называет Збандута и Рудаева, но называет не залпом, не подряд, а раздельно, проверяя впечатление.
Кандидатура Збандута встречает явное одобрение, Рудаева — бурный всплеск эмоций, вплоть до открытого ликования.
Лицо Рудаева какое-то время ничего, кроме удивления, не выражает. Но удивление вдруг вытесняется озадаченностью, и это, в свою очередь, озадачивает Гребенщикова — тот не может понять, какие сдвиги произошли в душе у главного сталеплавильщика.
Осведомившись, нет ли у кого отводов, и не дождавшись их, Гребенщиков уже решил было перейти к выдвижению следующих кандидатур, но тут руку вытянул Рудаев.
— У меня отвод, — глухо заявил он.
— Кому? — Брови у Гребенщикова вскинулись вверх и тотчас низко опустились к глазам.
— Себе. У каждого человека собственные критерии оценки своей деятельности. Я не нахожу свою деятельность заслуживающей столь высокого поощрения.
«Была бы честь предложена, а от убытка бог избавит», — подумал Гребенщиков, обрадованный таким поворотом дела, и поспешно, даже слишком поспешно, сказал, скорее не спрашивая, а утверждая:
— Я полагаю, возражений не будет.
И сразу, как залп, в три голоса:
— Будут!
Гребенщиков остолбенел. То, что в числе выступившей троицы оказался Шевляков, его не удивило. От этого благодушного с виду толстяка всегда можно ожидать какого-либо выпада. Но Золотарев! Он-то с какой стати проявляет инициативу, выходящую за рамки порученных ему функций? И Галаган топорщится. Сам на волоске, а за Рудаева как… Впрочем, может, потому и поднимает голос, что на волоске. Выслуживается.
— Георгий Маркелович, от вас конверторный цех далеко, — как бы походя обронил Гребенщиков.
— Не дальше, чем от вас, Андрей Леонидович, — Шевляков недобро сощурился. — Пусть Рудаев недооценивает свою деятельность, но мы-то всё знаем. В «мы» я включаю и вас. Проект, цех, освоение, эксплуатация. И негоже нам уступать его скромности или его капризу. Достоин он выдвижения или не достоин, покажет поименное голосование. Поименное, товарищ Золотарев?
Читать дальше