Кузьма Чорный - Млечный Путь

— Сынку, Миколайка, скорей, мы отрываемся от них.

— Я ранен в ноги, — отозвался Коля, падая. Крамаревич слышал, как захрустели под его телом сухие ветки. И воцарилась тишина. Крамаревич склонился над Колей и услышал совсем близко шаги. Они, к счастью, отдалялись.

— Очень больно?

— Очень.

— Много крови? Как ты сам чувствуешь?

— В сапоге мокро.

— В одном? — обрадовался Крамаревич.

— Вроде в одном.

— Так, может, только в одну ногу?..

— Может быть. Хотя болят обе.

— Погоди, дай стащить сапог. Вот так… Ого, крови много. Вот так… так… Кажется, тут, на щиколотке. Ага, перевязал. Не двигайся. Давай второй сапог. Потерпи. По-моему, тут нет раны. Если б лесом, тут бы совсем близко. Вот тебе мой кожух, ляг на него. Я побегу дорогу разведаю. Жди. Одну гранату я тебе оставлю, а остальные отвязываю. Вот…

Крамаревич пошел в сторону шести хаток. Пройдя немного, услыхал голоса. Близко. Ничего не оставалось, как идти прямо на голоса. Тех было трое. Они стояли меж двух деревьев и хорошо были видны под полной луной. Гранатой бы, да жалко гранаты. Крамаревич поднял винтовку и выстрелил. Один из троих упал. Крамаревич бросился вперед. Бежал и кричал:

— Сдавайся!

И все тот же голос оглушил его:

— Он один! Возьмем живьем!

Крамаревич застыл у ствола ели. Вот они, подкрадываются. Разбирала злость. Придется гранатой. Бросился прямо к ним. Те наутек, в разные стороны. Крамаревич погнался за одним, потеряв второго из виду. Догнал в приметном месте: где вывороченная бурей сосна зависла на молодых березах. Крамаревич запыхался. Тот уже не пытался бежать, тыкался, как слепой, из стороны в сторону. Вместо дыхания из груди у него вырывался свист. Наконец замер на месте и поднял руки. Казалось, у него не было сил держать их поднятыми — они повисли плетьми и только тут выпустили автомат. Крамаревич успел заметить, что тот в штатском и без шапки. Выстрелил не целясь. Тот завалился на бок, дико взвизгнул, захрипел, перевернулся на спину и застыл без движения…

Коля терпеливо дожидался на прежнем месте. Крамаревич взвалил его на спину и понес напрямую через лес. Коля обхватил его за шею, перевесил голову через плечо и слушал, как Крамаревич говорил ему:

— Вон там, у вывороченной сосны, этот лежит… Ну, что все кричал. Он, гляди, и угостил тебя в ногу. Ничего, Миколайка, скоро донесу. Потерпи.

Так он вынес Колю из лесу на полевую дорогу. Впереди зачернела старая рябина, знакомая им обоим. Стояла мертвая тишина. Странно было подумать, что еще недавно все здесь гудело и грохотало. На подходе к поселку стоял партизанский часовой. В старой хате Крамаревича было пусто. Один лишь белый петух примостился на табуретке и не шевельнулся, когда Крамаревич внес Колю. Стали сходиться люди. День начинался с оттепелью. Синее марево стояло над лесом и над полем. Коля лежал не то в забытьи, не то в полудреме. Крамаревич прикорнул у его изголовья. Пропел петух. У Коли дрогнули ресницы. Крамаревич прогнал петуха из хаты, и тот огласил своею песней наступавшее утро. Крамаревич вышел покурить. На подворье появился тот, с усами торчком. Он был в отличном настроении, так и сыпал словами:

— Ну и дали мы вчера. Так уж дали! А, братка! Сколько немцев навалили. Страх! Уже и из соседнего района немцы драпака дали. Разведка была и ни одного не застала. Вот оно как. А ты что не в хате куришь?

— Там Коля лежит. Раненый…

Усатый побелел:

— Как? Что?

— Слаб он, крови много вышло. Белый как полотно. А рана легкая. Ночью был доктор. Побожился, что через два месяца обует сапоги и пойдет.

Они вошли в хату. Там уже было людно. Старая хата ожила. Все тут было не так, как совсем вроде, недавно, когда Крамаревич, спугнув белого петуха, вошел в нее, воротившись из своих скитаний. На вбитом в стену дедовском крюке висели автоматы. Усатый разложился на столе чистить свой наган. Коля повеселел.

— Вот так, — сказал усатый, присмотревшись к нему. — У тебя вся жизнь впереди. А где жизнь, там и счастье.

В тот день под зависшей на березах сосной нашли окоченевшего Александра Сущевича. И в тот же день Крамаревич сказал Коле:

— Миколайка, чтобы раз и навсегда с этим покончить, чтоб ты больше не ломал голову и не маялся зря, а чтоб веселел и поправлялся, говорю тебе: неправда это, что отец твой был где-то тут. Пустые слухи. Еще в первые дни твоего отца убили немцы. А ты поправляйся, вставай скорее на ноги. Каждый прожитый день сменяется новым. Так все и идет к лучшему. Надейся на завтрашний день. Ты еще мал, и у тебя все впереди. Иди в завтрашний день, как шел до сих пор. И он будет для тебя счастливым.