Кузьма Чорный - Млечный Путь

В один из морозных дней он подошел к шести хаткам и увидел из-за толстой сосны: люди строгают доски, сидят на бревнах, покуривают, стеклят в доме окна. И усатый стопором тут же стоит. Вот он где! Значит, не у немцев. Но самое важное, что увидел Сущевич, это то, что здесь были все руководители соседнего района, в том числе и секретарь райкома, которого он знал много лет. Все в сборе, все возле этой хаты. И Антон Крамаревич тут. О чем-то разговаривает с усатым. Много людей. Вон и часовой с автоматом стоит.

Судьба была еще милостива к Александру Сущевичу: по какой-то случайности он не увидел своего Колю. Горе могло бы задушить его. Как одержимый, он бросился вон из леса и в тот же день вечером докладывал тому, кто распоряжался теперь его душой:

— Я выследил партизан. На шесть хат надо нацелить удар.

Будь это раньше, он, может, и порадовался бы долгожданной удаче, первой за столь долгое время. Теперь же опустошенная душа его не могла ни радоваться, ни трепетать. Он отупел, и это прогрессировало в нем с каждой неделей. Ему было сказано:

— Поведешь туда глухими тропками карательный отряд.

Он никогда еще не бывал в такой прострации, без всякой опоры в душе. И как за последнюю надежду ухватился за Колю. Он ведь, наверное, жив! И может, где-нибудь близко. Если б как-то вырваться из этой западни туда, где свободнее дышится, на волю, где он стал бы самим собой, да если б еще Колю найти и жить с ним и ради него!

Эта мысль была мучительна, ибо не было веры в нее. Он даже был уверен, что никогда этому не бывать.

Лучше бы и не жить такому человеку на свете.

Дней через десять он шел лесом без тропок и без малейшего желания скорее попасть туда, куда он идет. День был хмурый. Снеговая туча висела над лесом. Было тихо-тихо. Он слышал за собою шаги немцев и полицаев. Земля промерзла и была припорошена снегом. Шаг отдавался на ней резкой колол слух.

Дальнейшие события этого дня развивались быстро, одно за другим. Партизанские часовые донесли, что в леса вокруг шести хат просачиваются поодиночке и группами какие-то люди. Их было немало. Как впоследствии выяснилось, это были переодетые полицейские. Одного из них схватили и привели в старую хату Крамаревича, где за столом сидел командир отряда, а прислонившись спиной к печи, стоял Коля и курил. На широкой скамье сидели люди с автоматами и винтовками. С винтовкой был тут и Антон Крамаревич. Переодетому полицаю устроили допрос. О себе он рассказал так: в первые дни войны должен был мобилизоваться в армию и стал искать военкомат, который, к тому времени эвакуировался. Он вернулся домой и остался там. Немцы не заставили себя ждать. Он вынужден был явиться к коменданту. Комендант сказал ему:

— Так ты не пошел в свою армию? Значит, был против советской власти? Так вот: если теперь не пойдешь служить в полицию — расстреляю.

И он стал полицаем.

Насчет сложившейся обстановки он сказал:

— После того, как партизаны укоренились во всем этом районе и, главное, перерезали шоссе, немецкое командование искало пути, чтобы вытеснить их отсюда. На это уже подняты все местные гарнизоны, им в помощь прибыл отряд эсэсовцев. Немцам известно, где стоят партизаны. Они только не знали, что в шести хатах тоже расположился отряд. Но теперь знают и об этом. Полицаи, что родом из здешних мест, и кое-кто из тех, что норовят выслужиться и знают здесь все ходы-выходы, а в большинстве те самые, кто выследил партизан, по всему району ведут сегодня на вас немецкие отряды, указывают дорогу. И сюда движется отряд, сборный, из немцев и полицейских. Вооружены по большей части автоматами, есть и пулеметы. А то еще и так: кое-где полицаи по одному собираются в лесу, там выжидают и по сигналу ударят на партизан.

Коля Сущевич поспешил в соседний отряд, стоявший километрах в восьми, чтобы передать все, что рассказал этот полицейский. «Может, там уже и знают, но пусть лучше будет наверняка».

День в начале зимы короток. Коля не успел воротиться засветло. Когда он пришел, в старой хате было темно и душно. Печь была хорошо натоплена. Все спали — кто на лавках, кто на сооруженных вдоль стены нарах, а кто и прямо на соломе, постланной на земляном полу посреди хаты. Коля полез на печь, на свое привычное место. Там тоже спало несколько человек. Он интуицией узнал, кто из них Крамаревич, и улегся рядом, спина к спине. Как долго тянется ночь в начале зимы! Коля поспал лишь немного, как только лег. А потом, проснувшись под конец ночи, до рассвета больше и не задремал. Проснулся он словно от толчка, потому что им вдруг овладело сильное возбуждение. Сколько их уже было, вот таких дней и ночей! Они завершали что-то уже начатое и начинали новое. Вот и сейчас. Завтра, может быть, начнутся грозные и кровавые события. Где-то близко уже бродят они, жестокие, те, кто повесил его мать. Они сползлись, как гады, на горе людям. Командир сказал: ночью не полезут. А утром?.. Может быть, многие из тех, кто спит в этой хате, доживают последние свои часы. Иные из них завтра будут мертвы, а иные будут справлять на весь мир великую радость, что они живы и что своими руками отправили на тот свет не одного пришельца. Это будет двойная радость: люди будут радоваться жизни и смерти. Жизни для себя и для своих, смерти — для гитлеровских сволочей. Боже милый! Вот бы в эти минуты встретить отца, родного батьку! Он ведь жив! Может даже, он где-нибудь здесь, близко! Близился день, и в душе у Коли был необыкновенный подъем.