Альберт Усольцев - Есть у меня земля

Шишигин медлил. Он прошел на середину льдины и, только услышав там скрежет поплавка, помогая неловким ногам длинными руками, быстро направился к берегу. Последние метры он шел низко пригнувшись, будто был ранен в живот и зажимал рану руками. Ждал взрыва…

В конце апреля, когда схлынула полая вода, Шишигин выписался из больницы. Сразу же заглянул в комхоз, коммунальный отдел райисполкома. По привычке зашел: «Известку получить надо».

— Известь?! — удивился Сеновалов, словно речь шла о чем-то нереальном, а не об обыкновеннейшей гашеной извести. — Ну да, известь, понимаю…

— И этот… раствор от древоточца… — добавил Шишигин.

— Раствор?! — снова удивленно переспросил Сеновалов.

Ифас Петрович подошел к Шишигину, положил руку на плечо. Шишигин все понял. Лишь глухо спросил:

— Когда?

— Неделю назад.

Помолчав, Шишигин сказал, ни к кому не обращаясь, сам для себя сказал:

— Ну, что же — все путем… Пойду оттапливать дом…

Заколоченный домишко Шишигина стоял в маленькой деревушке, которая почти срослась с райцентром и начала называться «Водополье-два». Родным углом Шишигину стала сторожка; дом он навещал редко, разве что по веснам оттапливал, изгоняя нежилой дух и сырость теплом русской печки, огромной, занимающей половину избы, да по летним дням мыл окна, красил наличники, латал прохудившуюся крышу, все ожидая, что кто-нибудь из троих сыновей, разлетевшихся по городам, приедет погостить. Но сыновья Тимофей, Артем и Николай присылали под праздники открытки и не приезжали. Шишигин и не обижался. А зашедшему посумерничать соседу, Анисиму Марковских, виновато говорил: «Дела у них важные, Анисим. Не бросишь. Не пожар, не побежишь». Анисим Васильевич Марковских, работавший в райцентре начальником пожарной команды и при каждом удобном случае называвший себя «номенклатурной единицей», вскипал: «Не на пожар, верно… Но ты их взростил? Взростил! Должон щас иметь отдачу? Должон!» Шишигин отвечал мягко и незлобиво: «Зачем мне «отдача», Анисим? На хлеб ишо зароблю, а квас из свекольных паренок забесплатно наведу. Пущай оперяются — им жить дале». — «Не про ту, Кузьма, я «отдачу» говорю, что в рублях измеряется, а совсем про другу», — пояснил смысл своих слов Марковских. «А про какую?» — «Про душевну». — «A-а, дела ведь важные, Анисим, не пожар».

Будто накликал Шишигин на себя беду.

В майскую сушь, в самую первую грозу, ударила в телевизионную антенну молния. Не была заземлена антенна. И гроза-то была так себе, почти без дождя, с краснобрюхой худосочной тучей, а вот резанул один раскат, и этим, одинешеньким, как раз угораздило в шишигинский дом, над которым и телеантенна-то поднималась не выше печной трубы.

Огнем зашлась крыша.

Сгорела только крыша. Пожарные, подоспевшие на огромной пузатой машине, разломали потолок, разбили окна и залили водой весь дом.

— Однако нечего бога гневить, еще хорошо обошлось, — сказал Анисим Марковских, грузный и неповоротливый дома и какой-то быстрый, даже юркий, на пожаре. Потный, с безбровым лицом, задубевшая от солнца и ветров кожа на котором казалась покрытой толстым слоем охры, он сидел на перевернутом, с разбитой трубкой, телевизоре и курил.

— Чего хорошего-то? Немало и хорошего — дом спластал! — сокрушался Шишигин, собирая в кучу уцелевшую утварь.

— Не дом, а крыша. И говорю — хорошо, значит, на самом деле — хорошо, сосед! Анисим Марковских на своем веку много пожаров перевидал. Быват, в однем исподнем семья выскочит — и ку-ку!

Он поднялся с телевизора, направился к своему «Запорожцу», выкрашенному, как и пожарная машина, в ядовито-красный цвет, с сигналом «сирена», установленным самовольно где-то под колченогими колесами. «Сигнал типа «сирена» мне положен не токо как номенклатурной единице, но и по служебной линии», — объяснял Анисим Марковских свое самовольство районному автоинспектору.

— Бумага на огонь составлена, поеду писать отчет.

И сел в «Запорожец», который под его грузным телом заметно выправил свои колченогие колеса. Зачем-то включив «сирену», степенно выехал из заулка на деревенскую улицу и, встав впереди пожарной машины, неторопливо повел малолитражку в рабочей поселок, или «центр», как здесь называли его для краткости.

— Брякнет тоже — хорошо… Ну, зеленая корова! — ворчал вслед пожарным Шишигин, поднимая сваленный машиной огородный тын.

Постояв на некрепких подпорах несколько минут» тын рухнул, разбив на огуречном парнике чудом уцелевшую в этом разгроме застекленную раму. В большой медный таз собрал разбросанную по двору посуду, накрыл плащ-палаткой телевизор и, осмотрев ощерившийся черными стропилами дом, покачал головой: «Ах ты беда-морока, зеленая корова. Так нескладно вышло. Не путем…»