Татьяна Бонч-Осмоловская
Пока есть на земле цикады и оливы
ПРОЛОГ
Есть люди, которые помнят себя с семи лет, другие – с трех. Я помню с самого начала. Спирали звезд в бесконечном просторе неба, парение и блаженство, последний миг полета в искрящемся танце, завернувшемся вдруг в воронку со скрежетом, какое издает стекло, когда по нему царапает оловянная вилка. Помню беспомощность и злость перед неодолимой силой, влекущей меня, меня, вдруг отделившуюся от совершенного сияющего пространства в отдельность, хрупкость, глупость, влекомую насильно в коридор, заворачивающийся по узким свиристящим пролетам дальше и дальше от света, за угол, за поворот, все уже и уже и уже, все глубже и дальше, в пульсирующую кровоточащую точку. Всхлип, взрыв, взлет. Помню, как все закончилось – небо, море, звезды. По водной поверхности пробежала рябь. Воздух сгустился, глотками выплескиваясь наружу, хлопнула, растекаясь по горизонту, тьма и брызнули в лицо лучи, искры, звуки. Закончилась и началась я.
– Катя, Женя, Клара, девочки, вы целы?
– Где мы?
– Летели свиристели на лихой метели, вылетели за болото, в тройном прыжке с переворотом. На хлипком мосту вылетели за черту, взлетели, выпрыгнули из корыта, глядь, а дорога-то перекрыта…
– Надо было включить фары! Трус!
– Дура, нельзя было огни включать, нас бы заметили…
– Дети, где дети, Катя, Женя, Клара, Петя, Павлик?
– Они заметили нас?
– В темную ночь беду не тревожь, назад не смотри, беда ждет внутри, сто тяжелых машин раздавили кувшин, продырявили пруд, всех лягушек сожрут, отвалили грязи, убрались восвояси, на стальной каракатице, прыгают и пятятся…
– Мамочка, где ты? У меня грязь в носу!
– Катя, дай руку, лезь через окно!
– Здесь стекло разбито, мамочка! Мне трудно дышать!
– Не бойся, видишь, все хорошо, лезь, так, теперь ложись здесь, на траву, видишь, это только царапины, ничего страшного.
– Мы уехали, у нас получилось?
– Под стальными шинами стоит плач лягушиный, весь день взъерепень, ступень на ступень, осколки расползаются, воронье слетается, а в кромешной темноте ступени не те…
– Мы дожидались, когда они все пройдут. Мы не могли ехать навстречу колонне!
– Петя?!
– Я здесь, мама, я в порядке.
– Мы проехали мост? Проскочили? Все нормально?
– Мчались вприскочку с кочки на кочку, спешили догнать давешнюю благодать, по мосту перейти на иные пути, но в тени моста поднялась чернота, черепки, ступеньки, высокие, серенькие, ноша тяжела, много барахла…
– Павлик? Павлик, не плачь, не плачь, малыш, мама с тобой, ты цел, смотри, все хорошо, мы все целы, все вместе, рядом.
– Мама, где Женя?
– Здесь, здесь, рядом, Женя… Женечка, девочка моя! Женя!!
– Что нам делать теперь? Ох, мама, мамочка, что же нам делать?
– Женя…
– Слышишь меня? Послушай меня! Держи дочку на ладошках. К себе прижми, сказкою корми. Я буду с тобою, от ветра прикрою. Ты с ней говори, весели, сохрани, пой песню любую, чудную, расписную, только говори, песню сотвори. Хочешь удержать, продолжай читать.
– Сейчас… сейчас… сейчас…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРЕЗ МОРЕ
Глава 1
Мы собрались, чтоб радостно напиться,
Бочку вина, хозяин, ставь на стол,
Наш добрый друг ломает перекрытья,
Когда заканчивает пить рассол.
Все вместе, мы дружно напьемся,
Мы славные песни споем,
И счастливо мы рассмеемся,
И чаши взведем над столом.
Примчались мы по зову старой дружбы,
Едва нам ветер доставил приказ,
И никакой причины нам не нужно,
Коль ты зовешь, дружище, выпить нас.
Все вместе, мы дружно напьемся,
Мы славные песни споем…
Ганя лежала зажмурившись, слушая пение внизу. Хор низких голосов звучал уже давно и все расходился. Она очень старалась заснуть, но звуки проникали из двора в спальню в боковом крыле и сотрясали медную вазу у входа в комнату. Они давно разбудили ласточку под крышей, она носилась перед окном, прочерчивая темноту быстрыми дугами. Казалось, качается даже чаша в центре фрески и молоко вот-вот потечет по стене на пол.
Ганя плотнее закуталась в покрывало, прижала к боку меховую Айку, погладила пушистую морду.
– Ничего, Айка, поорут и замолчат. Скоро уже. Видишь, звезда закатилась, всходит луна. Они каждую ночь попоют, попоют, и успокаиваются. Скоро замолчат.
Айку сшила ей мама, давным-давно, когда Ганя была маленькой. Но она до сих пор брала ее в кровать, зимними ночами – для тепла, летними – по привычке.
Читать дальше