Альберт Усольцев - Есть у меня земля

— Лес в наших местах щас дорожей, — отозвался Шишигин.

— Договорюсь и о шифере — велика проблема. Решено?

— Крыша — дело хорошее, — медленно проговорил Шишигин. — Токо, я считаю, есть дело поважнее.

— Какое? — удивленно поднял брови, густые, мохнатые, точь-в-точь отцовские, Тимофей.

— Погодка установилась. Травы подошли. Сенокос в самый раз вести.

— Сенокос?! — брови старшего сына от неожиданного поворота разговора аж дугой изогнулись и стали похожи на фигурные математические скобки. — Нас-то сенокос с какой стороны касается? Ты что, корову собрался заводить? Для одного… Зачем?

— Корову не корову, а я говорю, деньки устанавливаются, трава упрела, самый сенокос начинать пора. Я щас луговиной шел, трава по пояс. А в колках вообще у коров токо хребты видать. Красота!

Тимофей с какой-то затаенной обидой посмотрел на братьев: вот и возьми нашего папаню — ты ему про Фому, он тебе про Ерему. В кои-то веки собрались сыновья все вместе, решили единогласно покрыть отцовский дом добротной крышей, а отец уводит разговор в сторону.

— Сенокос, как дитя малое, зачинается на трезвую голову, то бишь в ведренную погодку…

— Папа, да зачем тебе сено-то?! — уже с раздражением спросил Тимофей.

Но и на этот вопрос не получил прямого ответа. Загадочным было сегодня поведение отца, ребусами выглядели и его ответы. Выпил, что ли, в районном ресторане «гамыры», дешевого плодово-ягодного вина. Не похоже. Не увлекается «гамыркой» отец.

— До солнца пройти три прокоса — ходить будешь не босо.

Сыновья недоуменно переглянулись.

— Людмила, почему чай не кипит в кружке?!

— Сейчас, папочка, плитка включена.

— То-то! Был бы хлеб, а мыши будут, — добавил Шишигин, окончательно сбив сыновей с толку. — Дак как, поутру выходим? Я иду литовки править… Людмила, наутро еды в корзину собери. Рассчитай. Обедать будем на покосе. Косить еще в своих городах не разучились? Никола?

— Я в прошлом году со своим цехом на сенокос ездил. Ничего, выдюжил.

— Артем? — Шишигин спрашивал коротко и резко, будто был военным человеком и готовил свою часть не к обыкновенному покосу, а к атаке…

— Постараемся…

— Тимофей?

— Какой вопрос, батя! Я еще в детстве за колхозные трудодни косил.

— Решено. Поутру выступаем. Людмила, квашню заведи. Подовых булок я испеку.

И он вышел во двор. Вскоре раздалось тонкое потюкиванье молотка по стали литовки.

— Братцы-ы, — вдруг загадочно прошептал Артем, — мне, кажется, становится ясной подоплека отцовского предложения…

— Фу, диссертант! — поморщился Тимофей. — И язык у тебя — «подоплека отцовского предложения». На этом асфальте мы и по-человечески говорить разучимся. Чему-чему, а деревенскому языку я завидую. Вот мы там язык ломаем — «психологическая несовместимость индивидов»… А Анисим Марковских коротко и ясно рубанет: «Железо уваришь, а злой жены не уговоришь». А, Людмила?

Но и Людмила не ответила на очередную подковырку мужа. На нее, как и на Шишигина, тоже нашла задумчивость:

— Мужики, а знаете, в чем тут дело… Ну, с этим сеном… Папка наверняка жениться собрался. А жена, вероятно, поставила условие: будет сено для коровы, пойду замуж, не будет — извини.

— Жениться?! — враз ахнули сыновья.

— А что, — рассуждала Людмила. — До сих пор он жил для вас, надо же пожить и для себя. Точно, молодайку себе присмотрел сегодня.

— Ты, Люсь, у меня просто провидец, — улыбнулся Тимофей. — Как сказал бы небезызвестный нам Анисим Марковских: «Извязал бы тебя на ожерелья да носил бы по воскресеньям». Зачем нам молодайка?! Людка, зарежу суконным ножиком, застрелю из деревянного ружья!

— После того как помоешь всю посуду… И тебе, Артем, заданье: наварить картошки. Утром чикаться будет недосуг. Никола, быстро за молоком и творогом!

Косили в Моховом колке. То ли отцу кто назначил эту неудобицу, то ли сам он выбрал, сыновья не знали да и не расспрашивали. В последние годы колхоз перешел на сеяные травы, а колки, дававшие в былые годы все сто процентов сена для колхозного скота, как-то забылись, хоть в дождливые годы и вырастала в них трава на удивленье.

В Моховом хоть и была одна еланка в половину гектара, но на покос сюда редко кто отваживался. Больно далеко от жилья. Дорога петляет по наклону увала, повезешь сено, непременно воз опрокинется. Трава осочная, конский щавель, шумиха. В трех-четырех местах растет листовник с горошком да крупный, будто сеяный, клевер, но кулижки небольшие. По пласту-навильнику надо собирать. Неудобица, одним словом. А потому мало кто и претендовал на Моховой колок.