Георгий Иванов - Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

В пределы предначертанного круга
Вступают две согласные судьбы…
Ты слушаешь, как северная вьюга
Раскачивает гулкие столбы.

Искрится шелк волос твоих зловеще
И, гневное молчание храня,
Ты смотришь на бессмысленные вещи, —
На ржавый снег, на сосны, на меня.

Тоска моей размеренной дремоты —
Как давний сон. И кровь во мне стучит;
Я ждал тебя. Не спрашиваю, кто ты,
Любимая. Я знаю — ты Лилит.

Темнее взор. Зрачек атласный шире,
Печальнее надменные уста —
Да, ты одна. Одна в пустынном мире.
И за тобою смертная черта.

Усмешкою смыкаются ресницы,
На лоб скользнула шелковая прядь —
Вот только эти траурные птицы
Над озером. О чем они опять?

Летний сумрак славит Бога
Небо зноем не томит.
Милосердная дорога
Привела меня к Лилит

Дремлют шелковые птицы,
Стынут стрелы хрусталя.
Под ногою у царицы
Темнокрылая земля.

Улыбнется — день зажжется,
Отвернется — кровь прольется,
Будет так, как повелит
Благосклонная Лилит.

Я целую плащ узорный
И державное кольцо,
И усмешкою покорной
Освещается лицо.

Но под царским покрывалом
Сердце легкое болит:
Об ином, о небывалом
Сумрак шепчется с Лилит.

Руку жмут еще кольца колкие,
А уж сердце летит, летит…
Ну, простимся, радость недолгая,
Солнце ночи, моя Лилит.

Легок путь — без счастья и ревности.
Не одна ли мера, скажи,
И моей легкокрылой верности
И твоей беззащитной лжи?

Только плечи запомнить тонкие,
Только шелком волос вздохнуть…
В ночь, по скату, тропами ломкими
Побреду, дойду как-нибудь.

Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать,
Печаль моя! Мы в сумерках блуждаем
И обреченные любить и умирать
Так редко о любви и смерти вспоминаем.

Над нами утренний пустынный небосклон,
Холодный луч дробится по льду…
Печаль моя, ты слышишь слабый стон:
Тристан зовет свою Изольду.

Устанет арфа петь, устанет ветер звать
И холод овладеет кровью…
Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать
Воспоминаньем и любовью.

Я умираю, друг! Моя душа черна,
И черный парус виден в море.
Я умираю, друг! Мне гибель суждена
В разувереньи и позоре.

Нам гибель суждена и погибаем мы
За губы лживые, за солнце взора,
За этот свет, и лед, и розы, что из тьмы
Струит холодная Аврора…

Меня влечет обратно в край Гафиза,
Там зеленел моей Гюльнары взор,
И полночи сафировая риза
Над нами раскрывалась, как шатер.

И память обездоленная ищет
Везде, везде приметы тех полей,
Где лютня брошенная ждет, где свищет
Над вечной розой вечный соловей.

Без мук Младенец был рожден,
А мы рождаемся в мученьях.
Но дрогнет вещий небосклон,
Узнав о новых песнопеньях.

Не сладкий глас, а ярый крик
Прорежет тленную утробу.
Слепой зародыш не привык,
Что путь его — подобен гробу.

И не восточная звезда
Взвилась кровавым метеором,
Но впечатлелась навсегда
Она преображенным взорам.

Что дремлешь, ворожейный дух?
Мы — потаенны, сиры, наги,
Надвинув на глаза треух,
Бредут невиданные маги.

Бирюзою перстня божьего
Небо нынче не заткнуто, —
Небо серое.

Но зато и в бурю осенью —
На деревьях загорелых
Листья солнятся.

В городах во время праздника
Марш дудит солдатскошагий;
Разве весело?

Кто, гуляя в праздник по полю,
Будет петь под барабаны
И вышагивать?

Кто захочет пчел и бабочек
Променять на дым — гадюку,
Крыши жрущую?

Тоньше пойте, девки-барышни,
К нам бегите веселиться
Да отплясывать!

В городе не знаешь даже, что зима.
В городе большие, серые дома,
И живут в домах расчетливые люди:
Что мы будем делать? чем мы сыты будем?

И нельзя смеяться и спокойно жить,
Надо притворяться, ссориться, грустить.
А в лесу морозно, солнечно и тихо.
Выйдет на прогулку круглая ежиха,