Камал Абуков - Балъюртовские летописцы

Стоять у моря было холодно, неприютно, Казбек поднял воротник пиджака, но это не защитило от ветра. «Ладно, нечего плакаться, — ожесточенно распахнув пиджак навстречу ветру, решил Казбек. — Мне не холодно, не холодно, не холодно! Мне тепло, тепло, тепло! Вот так и с работой — надо думать, что все будет хорошо, и все будет хорошо. — Казбек улыбнулся самому себе и уже совсем с другим настроением зашагал домой. — Сейчас скажу Яхе, что все хорошо, что Сергачев обещал полную поддержку, и уеду. Немедленно в Балъюрт! Надо налаживать дело во что бы то ни стало!..»

На ноябрьские праздники Галич пригласил Казбека к себе домой.

— Седьмого не получится, — сказал Казбек, — седьмого я обещал сыну пойти с ним на парад, так что поеду в город. А восьмого утром вернусь.

— Ну вот и приходи восьмого, хочешь, днем, хочешь, к вечеру. Моя жена и дочка уедут на все праздники к теще, она тут недалеко живет, в станице, жена у меня терская казачка.

— Хорошо, постараюсь восьмого быть у тебя, — пообещал Казбек.

«Конечно, нужно пойти к Галичу, — думал Казбек, — посидеть, поговорить по-человечески, по душам. Парень он симпатичный и относится ко мне, кажется, искренне и вроде хочет помочь».

Володя Галич был прирожденный газетчик. Он работал в редакции будто играючи, казалось, совсем не сидел за рабочим столом — его длинные поджарые ноги в пестрых брюках так и мелькали из комнаты в комнату — то он в отделах, то в корректорской, то в типографии, — уследить за ним было просто невозможно. Казалось, только что был в редакции, а уж звонит:

— Казбек, это я, тут в ЦСУ уточняю сводку на первую полосу. Ну, привет!

— Тебе надо организовать свою работу так, чтобы все сосредоточилось в твоих руках, чтобы все сходилось на твой секретарский стол само по себе, не теряй времени, не распыляйся, — учил его поначалу Казбек.

— Да, наверное, было бы хорошо, — неуверенно отвечал Володя, — я попробую. — И он действительно целый день просидел у себя в кабинете, а на другое утро не выдержал, снова пустился в редакционную пляску.

Поначалу Алимову не нравилось такое поведение ответственного секретаря, ему казалось, что он слишком суетлив, легкомыслен, но уже через месяц понял, что тот настоящий журналист и без малейшей паники выведет редакцию из любого прорыва. И Казбек смирился с тем, что Галич «не сидит на месте», дело от этого, как выяснилось, не только не страдало, но и выигрывало.

Казбек вернулся в Балъюрт восьмого утром, как и обещал Володе.

Галичу досталась по наследству квартира бывшего редактора Чабувалова, который ушел на повышение — уехал в столицу республики заведовать отделом на радио. Квартира была в трехэтажном кирпичном райкомовском доме, с балконом, о котором так мечтала Яха.

Разглядывая квартиру, Казбек поймал себя на нехорошем чувстве зависти, в глубине души даже шевельнулась мысль, что эта квартира по праву должна принадлежать ему, новому редактору. Но он тут же устыдился этой мысли: «Володя работает в редакции три года. Фактически вся газета на нем держится. Три года жил на частной квартире, так что все по справедливости. Молодой специалист, приехал по распределению, если бы ему не дали эту квартиру, он не остался бы здесь, с его способностями везде возьмут, не то что в „районке“, в любой областной газете».

Галич оказался прекрасным кулинаром и гостеприимным хозяином. Поначалу Казбек чувствовал себя скованно, не допив рюмку, отставил ее.

— У тебя больной желудок? — спросил Галич.

— Да нет, здоровый, — смутился Казбек.

— Тогда давай без этих китайских церемоний, — сказал Галич. — Пей вино, как сказал Омар Хайям, оно уносит думы о несчастьях и нужде. Давай выпьем, мы же не на работе, и сегодня — всенародный праздник. — Галич сказал это все так мягко и с такой искренней интонацией, что Казбек устыдился своей чопорности. Он широко улыбнулся, хлопнув Володю по плечу:

— Ты прав, конечно, давай выпьем!

Щедрые порции жаркого и выпитое сделали свое дело. Уже через полчаса Казбек и Володя говорили между собой так, словно знали друг друга всю жизнь. Оба они были молоды, здоровы, любимы своими женами и больше всего их обоих сейчас занимала работа.

— Слушай, — говорил Казбек, — когда я думаю о нашей газете, а сейчас я только о ней и думаю, мне вспоминается случай из моего детства. Помню, я в первый раз в жизни поехал продавать в Балъюрт на базар вишню, мне шел пятнадцатый год и это была моя первая самостоятельная «операция». Вишни у нас в саду — завались, домашние ее совсем не ценили. А на базаре в Балъюрте я выручил за два ведра вишни довольно хорошие деньги. И тут же купил с рук у какой-то тетки брюки — с широкими штанинами, какие были тогда в моде, гладкие, синие. Я был так рад своей покупке! А дома мать внимательно осмотрела брюки, и лицо ее нахмурилось. Она взяла их обеими руками, сказала: «А ну, посмотри, сынок!» И я увидел сквозь мои новые брюки и солнце, и вишни, и весь наш двор. Брюки, как ты понял, оказались изрядно поношенными, только выкрасили их заново и всучили мне, дурачку. Вот так и наша газета, как эти брюки, — вроде бы все в ней на месте, все идет гладко, а если посмотреть на солнце — одни дыры.