Александр Осипенко - Огненный азимут

"И-ишь ты, кобылы!.. — Валенда начинал злиться. — Позадирали юбки... Люди кровь проливают, а они загорают. Небось комсомолки, в советских школах учились, а загора­ют. Что немец идет, их не тревожит. Лежат спокойненько... Дождетесь горя — поздно будет..."

В хлеву кашлянул хозяин. Вскоре его седая, стриженная под бобрик голова показалась над жердочками. — Виктор Васильевич, как вы тут?

— Тошно, Данила, тошно! Страшно! Ты мне скажи, о чем люди думают? Печи топят, коров в поле погнали... Си­дят вон на завалинках, а девки, гляди, загорают. Думал я, люди реветь будут, по лесам разбегутся, уничтожат все, чтоб врагу проклятому ничего не досталось. А тут по­кой.

— Какой там покой, Виктор Васильевич... — Данила по старой привычке называл Валенду по имени-отчеству. — На вид и я спокоен, а на душе погано. Так и у каждого. Может, и есть одна-две семьи, где рады немцам, да и то больше по злобе на советскую власть, которая их поприжала. Ты вот говоришь, спокойные. Бабка тут у нас живет, богомолка, свет весь пройди — такой не найдешь. После того как закры­ли церковь, при всем народе советскую власть ругала. В сель­совет ее вызывали, и грозили, и упрашивали, чтоб агитацией перестала заниматься,— ни в какую. Махнули на нее рукой: бабке той под девяносто. Что ты с нее возьмешь? А давеча встречаем меня и спрашивает: "Слышал ли ты, Данилка, будто правитель наш говорил и плакал?" — "Слышал, гово­рю, но, кажется, не плакал". — "Верное слово, плакал. Такие люди баяли, что не соврут. Да и не диво заплакать, когда нечестивцы на православный люд прут. Говорят же, у одного из германских царей хвост, не примеряючи, как у теленка годовалого, — от зада гладкий, а на конце с волосами. Я вчера сорок раз "Спаси, господи, люди твоя" перед иконой скорбящей богоматери прочитала. До того мне жалость серд­це сжала, как Сталин называл нас дорогими братьями и сестрами. В своей семье всякое бывает: и свары, и ослуша­ние — сами и разберемся. А вот что этим псам надо?.." Так что, Виктор Васильевич, народ понимает все, а молчит, ожидает.

— Кого ожидает? Немцев твой народ ожидает. А ты уши развесил. Эти старые бабки самые контры. Им церковь от­кроют, они и начнут за Гитлера лбы разбивать.

— Может, ты слез бы, Виктор Васильевич, — после не­долгого молчания начал Данила. — Людям я уже намекал, что мой дальний родственник по пути из Западной у меня остановился.

— Ну, это ты, брат, зря.

— Все равно когда-нибудь придется отсюда слезть.

Валенда загоревал. Черт его знает, как себя держать! А что, если Данила вздумает спасать свою шкуру? Тогда прощай, Виктор Валенда. Накинут на шею петлю — и на осину.

— Нет уж, лучше тут пересижу, пока немцы пройдут.

Данила оставил Валенду еще более растерянным. Сумя­тица мыслей терзала и без того осторожного Валенду. Хоть бы скорее пришел Галай. Наговорил сорок бочек арестантов. Попробуй развернись тут, сразу же немцам донесут. Дурень, что согласился. Воевал бы теперь на фронте...

Не лежалось, не сиделось. А ходить нельзя. Одна узень­кая дощечка среди жердочек вела в убежище Валенды.

Время, словно назло, казалось, остановило свой бег. Где-то в зените стояло солнце, нещадно палило горячими, ярки­ми лучами, не хотело катиться на запад.

Неожиданно снизу послышался настороженный шепот:

— Виктор Васильевич... Виктор... Идут...

Валенда почувствовал, как что-то оборвалось внутри, как ослабли руки и ноги, а в ушах гулко зазвенело.

"Фу, черт, неужели боюсь? Я же коммунист" — подумал Валенда, припадая глазами к узенькой щелке. Улицу словно вымело. Нигде никого.

Потом послышался гул машин. Чердак заполнился глу­хим рокотом танков, веселым стрекотанием мотоциклов. Ва­ленда отполз в глубь чердака, прислушался к шуму улицы. Наконец все утихло, и тогда из звонкой тишины долетели чужие отрывистые слова команды.

"Все, — подумал Валенда, нащупывая в кармане теплую рукоятку нагана. Вздрогнул. Рукоятка сразу стала влажной, прилипла к пальцам. Валенда рывком выхватил наган, боль­шим пальцем крутанул барабан с желтыми глазками гильз. — Шесть по врагу, седьмую себе в лоб", — решил он и вдруг опустил руку. Внизу весело и звонко смеялась де­вушка. Валенда снова пополз к щели. Внизу, совсем рядом с хлевом, стояло несколько женщин и ребятишек, а под вишней сидели те три девушки, что еще недавно загорали. Одна из них, бронзовая от загара, русоволосая, в сарафане на узких лямочках, разговаривала с немцами, что стояли перед нею голые по пояс.

Каждое слово чужого языка долетало до Валенды так, словно произносили его рядом. Валенде очень хотелось по­нять, о чем говорит эта девушка с немцами. Ишь ты, как режет по-немецки! Возможно, давно уж у них на службе...