— Более чем ясно. А вы тоже в город?
— Туда.
— Квартиры готовы? — спросил второй.
— Об этом не беспокойтесь. Документы свои тоже выбросьте — попадетесь с ними. У меня на всякий случай подготовлены не липовые.
— Это очень хорошо.
Утром Михась отвез парашютистов в город. Немец-часовой долго вертел пропуск, потом отодвинул шлагбаум — березовую жердь. Михась, высадив парашютистов на бывшей Сенной площади, повернул обратно,
Карл Эрнестович почему-то медлил с переменой квартиры. Михась не расспрашивал: научился сдерживать юношеское любопытство. Видел только, что Карл Эрнестович нервничает. Всегда спокойный, рассудительный, он в последние дни лишился уверенности, осунулся, почернел.
Однажды Михась пошел в город. На окраине, где когда-то был стадион, горожане рыли окопы. В центре, на площади, стояли немецкие танки, покрашенные в белый цвет. Солдат, казалось, прибавилось.
Сапожная будка была на замке. Михась увидел это издалека, но на всякий случай прошел мимо. Что-то тревожило его. Надо было идти домой. Но возвращаться с пустыми руками Михась не хотел. Пришлось ждать.
В городе шли облавы. Неожиданно окружали кварталы, откуда-то, как саранча, налетали полицаи и жандармы, хватали всех, кто попадал под руку.
Первую облаву Михась пересидел в подвале сгоревшего дома. Забившись в темный вонючий угол, слышал, как наверху стреляют из винтовок, как кричат, плачут люди, как ругаются полицаи. Потом наступила могильная тишина. Михась немного подождал и, боязливо озираясь, вылез наверх. Улицу как вымело.
Возвращаться к сапожной будке не имело смысла, Разум подсказывал — возвращайся домой. Но было стыдно сказать Карлу Эрнестовичу, что задание не выполнено.
С этой стороны будку загораживала выщербленная стена. Сквозь пролом в ней Михась видел улицу, заметенную снегом, и красные кирпичные стены тюремного двора. У стены прохаживался какой-то тип. Перебежав безлюдную улицу и превозмогая страх, Михась пошел ему навстречу. Мелкое, незаметное лицо, надвинутая на глаза кепка. Из-под ее козырька пристально блеснули серые глаза.
Сразу же отпало желание идти к будке. Разминулись на узкой скользкой тропинке. Михасю хотелось оглянуться, но он сдерживал себя. Чувствуя за спиной чужой, настороженный взгляд, старался не сбиться с шага, не побежать. Все же не выдержал, свернул в переулок, оттуда сквозь руины снова вышел на главную улицу.
Сапожная мастерская тянула к себе, как приманка тянет лисицу в западню.
Безлюдные улицы снова оживали. Из подвалов и руин вылезали люди. Торопились: вот-вот могла начаться еще одна облава.
На людях Михась повеселел и еще раз решил испытать счастье. Извилистой тропинкой, проложенной через руины, Михась вышел в узкий переулок. Отсюда два квартала до сапожной будки.
Тишина переулка угнетала. Обостренный слух уловил сзади торопливые шаги, почти неслышные на мягком снегу. Знал, что в такие минуты нельзя озираться, все же не выдержал и оглянулся. За ним, шагах в пяти, шла переводчица гебитскомиссариата Людмила Герасименя.
Она догнала Михася и приглушенно, взволнованно сказала:
— Не ходите туда. Идите за мной.
Круто повернувшись, она пошла впереди. Новые довоенные калоши на высоком каблуке печатали на снегу два маленьких следа в рубчик.
"Куда она ведет? — думал Михась, ожидая, что где-то за углом его схватят.— Сигану в руины, пускай попробуют поймать".
Девушка, оглянувшись, спряталась под аркой разрушенного дома.
"Тут и схватят",— безучастно подумал Михась.
Она была одна. Взяла его за руку, потянула в глубину большой, загроможденной кирпичом комнаты. Сквозь узкий пролом в стене они выбрались на небольшой дворик, а оттуда в развалины Никольской церкви.
Под ногами трещало стекло, присыпанное снегом. Прямо над головой медленно раскачивалось ржавое, искореженное взрывом паникадило. Девушка остановилась.
— Слушайте, Ланкевич, внимательно. Вы должны сейчас же отправиться домой. Сапожник, к которому вы ходили, арестован. Передайте это тому, кто вас сюда послал. Скажите, что надо немедленно менять явки. Вы, Ланкевич, постарайтесь в город не ходить. Поняли? Передайте вот это. Если схватят, постарайтесь уничтожить. Ясно вам?
Михась задрожал. Сдерживая омерзительный лязг зубов, спросил:
— А как же мастерская? Сначала она была заперта, а потом открыта...
Девушка изменилась в лице.
— Вы разве там были? Чего же молчали? Сейчас же идите домой. За вами следили?
Читать дальше