Александр Осипенко - Огненный азимут

— Придется пробираться на Лисьи Ямы, — сказал Тыш­кевич.

— Далеко ли они?

— К вечеру будем. Что-то не нравится мне это безлюдье.

— Троих оставим. Ежели кто придет, чтоб не блуждал на­прасно.

Обедали во дворе. Ломали руками смерзшийся хлеб.

— Ну что ж, пора и в дорогу, — сказал Тышкевич.

Пятеро человек, стараясь не оглядываться, медленно пошли на Лисьи Ямы. Впереди устало шагал Тышкевич.

Теперь, среди затихшего сонного леса, почему-то снова вспоминалась диверсия на железной дороге. Дорого обошелся тот эшелон. Через два дня на деревушку налетел кара­тельный отряд. Десять человек были схвачены как заложники, а хаты сожжены. И оттого, что среди заложников не было виновных, и оттого, что их все же расстреляют, у Тышкевича ныло сердце. Знал, что другого выхода не было, а душа все равно болела.

Ночью, превозмогая нечеловеческую усталость и сон, Тышкевич пошел к Саморосу.

Скрываясь от лунного света, Тышкевич шел вдоль кустов. Злился на луну, на хрусткий снежный скрип, но упрямо ша­гал вперед.

Он удивился, что ему сразу открыли. Степанида стояла в кожухе внакидку, освещенная лунным светом. Тышкевич поздоровался и для приличия назвал себя.

— Позовите Никиту.

Степанида задрожала и стала кутаться в кожух. Тышке­вич почувствовал: что-то произошло.

— Где он?

— За-абра-а-ли его-о-о! — Она запричитала, и Тышкевич, боясь, что их могут услышать, вернулся в сени и закрыл за собою дверь, Затолкал женщину в хату, попросил:

— Тише вы, тише!

В сенях пахло навозом и коровьей шерстью. Выло темно, и Тышкевич, чиркнув спичку, нашел клямку и открыл дверь в кухню.

— Когда забрали?

— С неделю назад. Что ж я делать буду? Деточки мои милые!..

Степанида содрогалась от неудержимого плача и Тышке­вич не знал, как ее успокоить.

— Кто его выдал? Мы этого так не оставим.

Она сразу успокоилась, будто захлебнулась слезами.

— Они ведь тут, у соседей, третью ночь стерегут,

— Кто?

— Полицаи. — И она опять заголосила и, как показалось Тышкевичу, стала рвать на себе одежду.

"Надо скорей уходить, — подумал Тышкевич. — Еще раз такой случай не представится".

— Прусова не заходила?

— Не-е-ет,— ответила Степанида после недолгого мол­чания.

"Велешковцы выдали, — подумал Тышкевич. — Они, сво­лочи. Ах, как нехорошо получается. А на Плёссах трое. Теп­леньких могут взять..."

Он заторопился. Открыв дверь в сени, оглянулся. Тот же ровный блестяще-синий свет заливал снег. Тихо.

Осторожно снял карабин, дослал в патронник патрон. Хотел было шибануть из сеней, но услышал приглушенный шепот Степаниды:

— Хлеба возьмите. Может, голодные. — Она совала ему под мышку буханку хлеба.

— Спасибо... А вы не горюйте. Постараемся что-нибудь сделать.

Степанида заплакала, стараясь сдержать рыдания. Он, зажав под мышку хлеб, торопливо нырнул в тень хаты и побежал.

На Лисьих Ямах его ждали. По растерянному лицу Тыш­кевича люди, вероятно, догадались, что произошло, но не спрашивали, а только смотрели с тревогой.

— Товарищи, надо немедленно возвращаться на Плёссы. Сейчас же.

Никто не спросил: почему? А он, видимо, затруднился бы объяснить, откуда нагрянула опасность.

— Мы хоть отдохнули, а вы с дороги да в дорогу, — посочувствовал Малаховский.

— Я жилистый. Да и время не терпит.

Они опять пошли старым, днем проложенным следом. "Успеем ли только?" — думал Тышкевич, почему-то уверен­ный, что полицаи уже окружили хатенку.

30

С Большой земли прилетели два парашютиста. Дул силь­ный ветер, и парашютисты приземлились далеко друг от друга. Карл Эрнестович и Михась едва их нашли. В Ковали вернулись на рассвете. Выпили по стопке разбавленного спирта, сидели впотьмах. Карл Эрнестович шепотом расска­зывал про обстановку на Поддвинье. Потом слушали пара­шютистов и радовались. Москва стоит, как стояла. И даже готовится к наступлению.

Парашютисты привезли приказ: Карлу Эрнестовичу предписывалось перебазироваться в город.

— Они там что, обстановки не знают? — возмутился Лан­ге.— С рацией в городе долго не усидишь, а на каждый сеанс выбираться из города — лишний риск. Отсюда мне все как на ладони видно.

— Там тоже чем-то думают,— сказал один из парашю­тистов.

— Чем думают — не знаю, но только не головами. В го­роде не очень-то разгонишься. В гестапо тоже не дураки сидят.

— Наше дело передать тебе приказ, а ты как хочешь. Город — важный узел, обстановка может измениться неожи­данно. Ясно?