Машины, осторожно нащупывая колесами настил, перебираются на ту сторону. Затем рабочие снова вытаскивают бревно.
Сквозь пролом в мосту виднеется черная вода. Немец останавливается над проломом, долго смотрит на медленное течение реки, высовывает язык, дразнит свое неуклюжее отражение. Снова появляются машины и снова ремонтники тянут бревно, застилают пролом в мосту.
В минуты короткого отдыха рабочие курят самокрутки, насмешливо поглядывают на немца, топающего озябшими ногами. Тот достает из кармана помятую пачку сигарет и, не обращая внимания на издевательские усмешки, дует на негнущиеся пальцы.
Зажигалка не срабатывает, и кто-то из рабочих зовет немца:
— Пан, пан, иди прикури от самокрутки...
Немец все чиркает и чиркает колесиком зажигалки, из-под него густо летят искры, но фитиль не загорается. Потом немец прячет зажигалку, выплевывает так и не прикуренную сигарету.
— Работать! — кричит он.
Люди, озираясь, торопливо берутся за топоры. На пригорке появляются две легковые машины, ныряют вниз.
Немец становится на обочине дороги. Ремонтники, тюкая топорами, поглядывают на немца. Тот стоит выпятив грудь, руки крепко сжимают автомат.
Одна за другой машины взлетают на пригорок перед спуском в долину, мчат на мост, не сбавляя скорости.
Немец поднимает руку. Скрипят тормоза. Офицерская шапка высовывается из машины.
— Вас ист ги-ир? — спрашивает офицер.
Немец, вытянувшись в струнку, докладывает, что крестьяне ремонтируют мост по приказу обер-лейтенанта Кранцбюлера, и тут же орет на мужиков, чтобы скорее делали настал. Те торопятся. Надсмотрщик подгоняет их. Первое бревно ложится на балки без приключений. Немец снова бежит к машине доложить, что господа офицеры скоро поедут. А на мосту тем временем затор: бревно падает в воду, задирается вверх, как свечка. Надсмотрщик снова кричит, ругается. Нетерпеливый офицер вылезает из машины. За ним остальные. Они закуривают, наблюдая, как вытаскивают из воды бревно. К немцам подходит бородатый, коренастый человек.
— Господин, сигаретку, битте айн сигаретку.
Немцы присматриваются к нему, смеются.
— О, настоящий русский мужик, — говорит один.
— Это, господа, партизан, — хохочет другой немец. — Тип, который редко встречается. Погодите, я его сейчас сфотографирую, Дайте ему в руки топор.
Надсмотрщик приказывает взять топор. Человек охотно становится на край канавы, держа в руках колун, и старательно позирует. Мягко щелкает затвор, и сразу же звучит спокойный голос:
— Хендэ хох!
Офицер хватается за парабеллум, еще не понимая, в шутку или всерьез приказывают ему поднять руки. Автомат немца-надсмотрщика держит офицеров на мушке. Из-под моста и от телеги бегут люди с русскими полуавтоматами наперевес.
— Иванов, отбери оружие! — приказывает надсмотрщик бородатому.
Удивительно, но немцы не сопротивляются. Их обезоруживают, туго вяжут веревками, заталкивают в машины. Все происходит очень стремительно. Так же стремительно люди кладут настил. В машины садятся двое, остальные бегут к телеге.
Машины сначала мчатся по шоссе, потом сворачивают на дорогу. За лесом, в торфопоселке, останавливаются. Здесь — ни души. В двух уцелевших бараках — ни окон, ни дверей.
Офицеров затаскивают в барак, а машины гонят дальше, туда, к заброшенным разработкам и глубоким, как озера, старым карьерам. Одну за другой их топят в карьерах. Гулко плеснулась вода.
Немцам наконец развязывают руки. Они стоят бледные от страха, но самоуверенные и внешне спокойные. Только один из них трясется как в лихорадке. На кончике его побелевшего носа висит прозрачная капелька и тоже дрожит, готовая вот-вот сорваться.
— Кто вы и что вам надо? — спрашивает один из офицеров у того, кто играл роль надсмотрщика. — Вы немец? Я обещаю сохранить вам жизнь... Всем!
Бывший надсмотрщик смеется:
— Вы ошибаетесь, господин офицер, я русский. И партизан, как вы, вероятно, уже догадываетесь.
Чабановский говорил спокойно, наблюдая, какое впечатление произвело на немца признание.
— Ты бандит! — закричал офицер.— Вы свиные подонки. Я Дерлиндер. За нашу смерть вас будут резать, сжигать деревни.
Один из чинов взял Дерлиндера за плечо:
— Дерлиндер, вы же не в гестапо. Только вредите себе и нам. — Потом обратился к Чабановскому: — Я солдат, как, надеюсь, и вы. Поэтому прошу отправить меня в плен, как всякого офицера, попадающего в руки неприятеля. Война должна вестись по строгим правилам. Надеюсь, вам это известно?
Читать дальше