Михаил Никулин - Повести наших дней

Она порылась в сумочке, достала вчетверо сложенный номер газеты и, развернув, положила его на стол:

— Рецензия уже напечатана… Успели сделать подлость… Ну, да вы еще пожалеете. — И она невольно перевела взгляд в сторону окна, откуда на одно мгновение раньше засигналила машина.

Взглянул и я туда. Старая знакомая — «Победа» ОХ 92-44 — стояла около самого тротуара. Видимо, сейчас только вплотную к машине Умнова подъехала «Волга» (такси), из которой неторопливо вылез невысокий сутулый, рыжебровый, в голубой шляпе и в светлом длинном, безукоризненно выглаженном макинтоше сам Кузьма Сидорович Стрункин. Умнов, напряженно покрасневший, ждал его. В это утро они, видимо, уже встречались, потому что, сойдясь, не поздоровались и, точно продолжая незаконченный разговор, сразу возбужденно заговорили. У них у обоих были газеты — у Григория Борисовича Умнова она небрежно торчала из накладного кармана клетчатого пальто, а Кузьма Сидорович Стрункин свою свернул в трубочку и при разговоре иногда взмахивал ею, точно плеткой, резко и отрывисто…

Дорогой Николай, посмотрел бы ты на них и понял, как непривычно трудно сложилась для них жизнь в это утро. Ведь мы с тобой знаем, что так рано поднять их с постели могут только чрезвычайные обстоятельства!.. Значит, в моей рецензии есть та сила, которая чуть ли не с зарей заставила Умнова выехать из Приазовска, чтобы увидеть газету, чтобы сметь разбудить Стрункина! Радость сразу подавила во мне смущение, и тут же я, старый газетчик, резко ощутив запах свежей типографской краски, развернул газету, и мне в глаза бросился крупный заголовок моей рецензии «ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР», и под ним «черненьким» набран подзаголовок «В защиту литературы от сытой тарабарщины».

Радость, должно быть, как-то сумела отразиться у меня на лице, так как Лидия Наумовна сейчас же спросила:

— Счастливы?

— Очень… Только вы и те, что за окном, мешаете… Говорите, зачем пришли.

— Пришла я, Михаил Владимирович, взглянуть в глаза… Узнать, как они меняются у таких… Даже не выговоришь — у каких… — улыбнулась Лидия Наумовна.

Она оглядывала нас с Варей как живой товар. И все же напечатанная рецензия и для нее была горькой обидой. Видно, что она мало спала: лицо ее побледнело, в красивых темных глазах, наполненных холодом снисходительности, видна была беспокойная усталость.

— Посмотрела и теперь могу уехать, — сказала она, но тут же, сделав решительный шаг к окну, с нервным весельем в голосе остановила себя: — Нет, вы уж извините: теперь я немного подожду… Сюда идет Костя. Кто-то уже дал ему справку, где надо искать отца, чтобы взять у него ключи от квартиры! Интересно посмотреть на встречу отца с сыном в такой обстановке…

А Костя и в самом деле, пересекая улицу, спешил к нам. В это утро и он был с газетой в руке. Возбужденную торопливость сына Лидия Наумовна истолковала с выгодой для себя, и, когда Костя, обходя машины и разговаривающих Стрункина и Умнова, взглянув на окна, поднял газету над головой, она подчеркнуто заметила:

— Очень интересная будет встреча!

Но Лидия Наумовна просчиталась. Костя прямо с порога кинулся мне на шею. Он целовал меня и говорил:

— Папа, ну до чего же здорово и ко времени это получилось! Да и мне-то повезло: прислали с оркестром на смотр армейской художественной самодеятельности… Только с поезда — и в киоск за газетой…

И Костя уже пригреб к себе Варю. Он уже целовал ее:

— Варвара Алексеевна, вы послушайте: разворачиваю газету с кислой мыслью, что рецензии не будет… и сразу в глазах зарябило от восторга.

Костя обернулся и впервые заметил сумрачно стоявшую мать. Он не ожидал ее увидеть здесь, да еще в такое утро. Преодолев смущение, он сделал движение к матери.

— Ты удручена?.. Вместе с ними? — указал он за окно.

Лидия Наумовна сердито молчала, отстраняясь от сына вытянутыми руками.

— Мама, если ты еще капельку мама, порадуйся с нами! — с каким-то звенящим призывом в голосе проговорил Костя.

Лидия Наумовна, не оборачиваясь, отступала. С каждым мгновением глаза ее смотрели на сына отчужденнее.

— Тогда… — Костя вдруг побледнел. — Тогда и в самом деле тебе здесь нечего делать. Скорей, скорей уходи отсюда…

Кажется, что я отчетливо видел, как злым ударом локтя Лидия Наумовна толкнула дверь, круто повернулась, и каблуки ее простучали по коридору так, будто она кого-то испуганно догоняла.

Мы все трое молчали. Варя нарушила это тягостное безмолвие: