Михаил Никулин - Повести наших дней

Николай, ты сильно обидел бы меня, если бы подумал, что я хвалю свою рукопись за какие-то особенные художественно-критические достоинства. Дело не в них, а в том, что и сейчас на эту тему я пишу так, как писал тогда. И сейчас, как тогда, я тверд точно камень во мнении, что народная песня — наше оружие против приспособленчества, а Листопадов — пример солдатского служения искусству, а значит, укор ожиревшему писаке.

И еще один вывод сделал я: Лидия Наумовна и тогда, год назад, уже оберегала Умнова. Ведь только она могла увезти в Приазовск тот самый отрывок, в котором резко критиковались произведения Умнова за фальшь, неряшливость, безвкусицу.

…Вечером этого дня мы с Варей сидели в парке Владимира Маяковского около эстрады, на которой выступал симфонический оркестр. Начали исполнять пассакалию Баха.

— Михаил Владимирович, посмотри на Даньку, на моего братца. Вон в те окна смотри. Видишь, как он снует взад и вперед. Боится сдать в номер твою рецензию на Умнова…

Я не сразу догадался, в какое окно надо смотреть, а догадавшись, долго не мог оторвать взгляда от окон четвертого этажа серого шестиэтажного дома, строго возвышавшегося над густо потемневшим садом. Мелодия баховского танца ширилась. Границы ее уходили все дальше от эстрады, от парка, от города. Мелодия все больше напрашивалась на сравнение с морем. Легко было допустить мысль, что этот медлительно-важный танец начали отплясывать все немцы — современники композитора — и отплясывают его неуклюже, грузно, но простосердечно и усердно… И обидно было видеть еще один человеческий танец — танец робкой души, сгорающей от тоски, что вдруг удобства жизни сбегут от нее на такой быстроходный самолет, как «ТУ-104», взовьются — и только их и видели. Плачь, ломай руки, рви волосы, зови — ничто уже не поможет!

Вот этот танец исполнял сейчас Даниил Алексеевич Ростокин в своем большом редакторском кабинете: в освещенных окнах четвертого этажа, лишь наполовину затененных шторами, мелькала и мелькала его высокая, легкая фигура. Остановится, замрет на секунду, на две — и опять замелькает…

Я вздохнул, и Варя сейчас же прошептала:

— Редколлегия проголосовала за напечатание твоей рецензии. Но у главного редактора есть право последнего слова… Вот он и бежит от него. При Тюрезове ему было легче: спросит и выполнит указание…

— Ты жестокая. Он не всегда был таким, твой брат… Я не знаю, каким он был в юности, но я знаю… его… Мы были друзьями…

— Каким он был в юности, об этом можно спросить у его друга Анатолия Кулибова… Он заведует хирургическим отделением центральной городской больницы… Есть свободное время — займись этим… — суховато ответила Варя.

Замечательная музыка стала проходить мимо ушей, и мы ушли из сада.

Дорогой мой Николай!

Трижды облегченно вздохнув, принимаюсь за эту запись. Ты прежде всего должен знать, что наше с Варей счастье уже подверглось первому суровому и унизительному испытанию. Это случилось буквально через день после того, как я предупредил ее быть готовой ко всему такому… Утром мы засиделись за чаем: я решил немного отдохнуть и начать работу после девяти. Варя тоже в этот день была свободна от занятий в музыкальном училище… Пили и разговаривали…

Слышим звонок, другой… Оба нетерпеливые. Варя кинулась открывать. И к нам вошла… Кто бы ты думал?.. Вошла сама Лидия Наумовна. Не поздоровавшись, она спросила Варю:

— Что — не ожидали?

— Неудивительно, вы ж раньше никогда ко мне не заходили, — ответила Варя. От растерянности у нее загорелся весь лоб, до самых корней круто зачесанных волос, и она, потеряв непринужденность, вместе с ней потеряла всю свою внутреннюю обаятельность и стояла под изучающим взглядом Лидии Наумовны, как под осенним хлестким дождем.

Лидия Наумовна чуть улыбнулась:

— Да, у меня не было повода заходить к вам… Вы же раньше, по-моему, не жили с моим мужем?..

Я видел, как искусно разыгрывала она снисходительное, но колкое, как шипы, правосудие.

— Лидия Наумовна, давайте с вами выйдем и объяснимся, — сказал я и почувствовал, что могу не сдержаться в словах, если стану говорить ей то, что думаю.

— Ты очень участлив к ней, — кивнула она в сторону Вари. — Чем она заслужила особое расположение? Тем, что разрушила семью?! Тем, что опозорила жену, мать, сына?.. И особенно сына! Да вы подумали, в какую грязь за собой потянули других? Вы, наверное, и рецензию писали в компании…