Лазарь Карелин - Младший советник юстиции [Повесть]

— Ну вот, я так и понял, как увидел вас, так сразу и догадался, — растерянно улыбаясь, сказал Михайлов. — Что это, думаю, за гражданин такой суровый сидит? А это вон кто… Сразу, значит, решили с суда начать? Можно и так, можно и так. Прошу ко мне, — пригласил он. И, досадуя на себя за внезапно охватившее его волнение, Михайлов, не оглядываясь, пошел к выходу.

Прокуратура помещалась в этом же доме.

Михайлов ввел Трофимова в кабинет и вызвал секретаршу.

— Попросите ко мне помощников, — сказал он.

Молоденькая секретарша понимающе кивнула и неслышно, одними губами, спросила:

— Он?

— Идите, идите! — Михайлов тяжело спустился в кресло. — Вот и в отставку меня, — произнес он упавшим голосом, уже не пытаясь больше скрывать от Трофимова своего огорчения. — Верно, устал… Всякое пустяковое дело выматывает. Сегодняшнее, например. Ну что в нем особенного? А я из-за упрямства этого мальчишки разволновался больше, чем на серьезном процессе.

Трофимов, медленно прохаживаясь по кабинету, внимательно слушал Михайлова. Недавнее раздражение против него улеглось, и Трофимов с сочувствием смотрел сейчас на этого пожилого, грузного человека, видно не легко переживавшего перемену в своей судьбе.

Трофимов видел, что Михайлов ждет от него каких-то объяснений, которые помогли бы ему разобраться в случившемся, и не столько разобраться, сколько узнать, что думают об этом другие.

Но что мог сказать ему Трофимов? Пожалеть его? Утешить? Нет, слова сочувствия прозвучали бы сейчас ложно. Больше того, они оскорбили бы Михайлова.

Почти не зная этого человека, наблюдая лишь за тем, как он вел себя на суде, Трофимов все же не мог не почувствовать, что старому прокурору присуща уверенность в собственной непогрешимости.

Прокурорская непогрешимость! Как часто предостерегали Трофимова его старшие товарищи не поддаваться этому чувству. Да и собственный следовательский опыт говорил о том же. Стоило только прокурору уверовать в свою непогрешимость, как мгновенно притуплялось его зрение большевика и защитника государственных интересов.

— Все-то вы не то говорите, дорогой коллега, — сказал Трофимов.

Михайлов встрепенулся и с надеждой посмотрел на собеседника. Он был рад, что ему возражают, что он в чем-то ошибается, и сейчас этот молодой человек со строгими, внимательными глазами скажет ему желанные, обнадеживающие слова: «О какой отставке вы говорите? Вас посылают на учебу, чтобы подготовить для более высокого назначения. В области о вас отзывались самым лестным образом…»

Трофимов хорошо понимал, как трудно сейчас Михайлову. Даже самый строгий ревнитель истины вряд ли упрекнул бы Трофимова за то, что он, знакомясь с Михайловым, немного покривил бы душой. И таким милым и приятным был бы этот мирный разговор двух только что познакомившихся людей, одному из которых предстояло занять место другого.

Но именно потому, что предстоящий разговор мог бы стать таким милым и приятным, таким, честно говоря, ненужным, Трофимов, припоминая поведение Михайлова на суде, решил говорить с ним напрямик.

— Об отставке говорить рано, — сказал он. — Ну, а учиться всем нам, товарищ Михайлов, необходимо. — С досадой на себя Трофимов подумал, что начал разговор с человеком и старше и опытнее себя слишком уж назидательно и сухо, но отступать было поздно. — вот вы утверждаете, что дело Лукина — пустячное, простое дело. А я думаю, что это не так. Еще двадцать лет назад проступок Лукина не показался бы нам таким диким и невероятным. Тогда еще были свежи в памяти традиции старой, дореволюционной семьи и нет-нет да и напоминали о себе прежние домостроевские порядки. Сегодня же этот случай — чрезвычайное происшествие.

«Ну, вот! Ну, вот! слушая Трофимова со все растущим раздражением, думал Михайлов. — Меня уже поучают, мне уже читают лекции! Да откуда он взялся, этот без году неделя прокурор?»

— Прописи, прописи излагаете, молодой человек! — сказал он.

— Младший советник юстиции, — протягивая служебное предписание, поправил его Трофимов.

Михайлов взял предписание и долго, точно сомневаясь в том, что там написано, держал его перед глазами.

— Юрист первого класса Михайлов, — в тон собеседнику представился он и опять с раздражением подумал: «Знает, что званием меня повыше, оттого и смел так». — Прописи, прописи! — упрямо повторил Михайлов вслух. — И что учиться надо — знаю. И что драться не надо — знаю. И то еще знаю, что все дело Лукина вмещается в сто сорок шестую статью уголовного кодекса РСФСР. А статья эта, товарищ младший советник юстиции, не так уж строга.