Мария Прилежаева - Три недели покоя

А Надежда Константиновна рассказывала Инне о своей работе над брошюрой. Ещё в Шушенском начала писать брошюру о женщине-работнице, теперь статья подходит к концу, посмотрим, что скажет Владимир Ильич. В Шушенском, когда задумывала брошюру, Владимир Ильич одобрял.

— Как милы, как хороши наши белостволые берёзки! — воскликнет вдруг Инна, обращаясь к Эразму: значит, к скамейке приближается прохожий или близко прогуливается парочка.

— Ты права, берёзки хороши, — громко согласится Эразм.

Затем Инна и Надежда Константиновна возвращаются к своим темам. О брошюре, о рабочих кружках. Владимир Ильич и Малышев продолжают тихий разговор. Говорит больше Владимир Ильич. Малышев слушает. Лицо у него становится задумчиво-строгим, воодушевление какое-то на его малоприметном лице. И Владимир Ильич, видно, удовлетворён разговором. Вынул записную книжечку. Что-то энергично черкнул, спрятал в карман, хлопнул по карману весёлым жестом.

— Основные вопросы мы с вами решили, — донеслось до Эразма.

«А я? Нет, это полная бессмыслица — колебаться в моём положении, — думал Эразм. — Но ведь вот Свидерский считает же, что марксист не может служить офицером? И многие, я знаю, так думают. Но тогда, если среди офицеров совсем не будет марксистов, кто будет вести революционную работу в армии? Или вспомним декабристов. Разве не были они военными? Нет, Свидерский неправ, и я напрасно колеблюсь. Мои колебания только доказывают мой половинчатый и нерешительный характер. Что может быть несноснее и хуже людей половинчатых?»

Так Эразм занимался самоанализом и бичевал себя за свои колебания, пока не заметил приближающуюся пару и обернулся к сестре, готовясь услышать восхищение берёзками.

Плотный господин, с розовыми полными щеками, в клетчатом жилете и розовом галстуке, вёл под руку барышню. Подойдя к скамейке, барышня вся загорелась и задыхающимся, как показалось Эразму, голосом произнесла:

— Здравствуйте.

Надежда Константиновна и Владимир Ильич ответили:

— Здравствуйте.

Господин, держа её под руку, с ледяным спокойствием не повёл взглядом. Прошли.

— Разве вы не узнали мы вместе ехали на пароходе? — отойдя на достаточное расстояние, несмело спросила Лиза.

— Мало ли кто ехал на пароходе.

— Но она, Надежда Константиновна учит Игнатку.

— Вы даже имя поинтересовались запомнить, — неторопливо повернул к ней голову Пётр Афанасьевич.

— А почему бы нет?

— Вот что, Елизавета Юрьевна. Мне наплевать, что полковник болтал на обеде. Их жандармское занятие подозревать да выслеживать — с этими, видать, попался впросак, вон с кадетом гуляют, — а только я вам скажу, что знакомства наши в дальнейшем будут с разбором. Учителя и разная студенческая публика не наша компания. Нам не подходит, по нашему положению даже и смешно. Наше общество отборное, из видных людей, и я мечтаю, что вы, моя хозяюшка, научитесь держать тон, как надо быть. Как кому поклониться, кого как принять, кого допустить, а кому на порог показать. Гордости побольше иметь надо, волшебница моя. Больно уж просты. Привыкать надо повыше держать головеночку: не кто-нибудь я, а супруга законная Петра Афанасьевича.

Встреча в парке продолжалась два часа.

Владимир Ильич рассказал всё нужное Малышеву, накачал всеми необходимыми знаниями и советами по поводу «Искры». Взял адреса. Теперь и к Уралу дорожка проложена.

Некоторое время после ухода Малышева они ещё оставались в берёзовой аллее на скамье. Владимир Ильич словно только теперь увидел стройность берёзок и чистоту стволов. А какая зелёная, почти весенняя травка! А синева какая глубокая между плывущими, яркими от солнца облаками!

Эразма по-настоящему Владимир Ильич заметил тоже только теперь. На душе у Владимира Ильича было легко и спокойно, и оттого, может быть, хмурость и строгость семнадцатилетнего юноши позабавили его, а может быть, тронули.

— Итак, собираетесь стать генералом? — поглядев на погоны Эразма, сказал Владимир Ильич. И серьёзно: — Революционным генералом, конечно?

По привычке, рассеянности, из смущения, ошеломлённый вопросом, Эразм вскочил, выкатил грудь колесом:

— Точно так.

Владимир Ильич потянул его за руку:

— Сядьте.

— Вы считаете, что можно быть революционным генералом? — спросил Эразм, глядя в упор и с надеждой на этого немного скуластого, чуть рыжеватого, с прищуренным смеющимся взглядом человека, который жил целью создать социалистическое общество.