Александр Андреев - Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

Девушка в теплом платке, в стеганке и резиновых сапогах отделилась от угла.

— Эх, растяпа! — беззлобно прикрикнула она на Мотю. — Когда не надо, так ты во все щели нос суешь, все пронюхаешь, а тут держишь людей на стуже! Вези к Алене Волковой! — Она заглянула Ольге в лицо. — Я вас провожу. Трогай, Матвей!

Лошадь понуро поплелась в темноту улицы. Аребин сделал несколько шагов вровень с возом. Он растормошил сына.

— Просыпайся, Гришка! Приехали!

— Я не сплю, — вяло отозвался мальчик, озираясь на редкие огоньки домишек.

— Устраивайтесь там, Оля, ребята тебе помогут. Я только представлюсь и сейчас же назад.

Холодное, каменное молчание жены, продолговатые ее глаза, скорбно блеснувшие из-под платка, вызвали в нем — в который-то раз! — чувство отчаянной жалости и раскаяния. Ершова права: он совершил непоправимую глупость! Надо было обжить дом одному… Летом они не тряслись бы целый день по разболтанной дороге, не дрогли под дождем. Машина домчала бы за час… Совсем другое впечатление!.. Аребин заметил, что стоит один, подвода, глухо тарахтя, уходила все дальше, в темень…

В сенях Аребин ощупью отыскал дверь.

Мигающий язычок лампы без стекла не мог раздвинуть густого дымного сумрака. У окна, привалившись к косяку, стоял Коптильников, молчаливый и сдержанный, и только вздрагивавшие ноздри крупного носа выдавали внутреннее клокотание. За столом бухгалтер Орешин, худой, лысый, что-то торопливо писал. Заложив руки в карманы пиджака, остро приподняв плечи, ходил от стола к порогу Прохоров, резкий, возмущенный и взъерошенный. За ним, сбочку, тихо следовал, как бы крался, Кузьма Кокуздов.

— Нет, товарищ Орешин, «погорячился» — не то определение! — с раздражением заявил Прохоров. — Политическое хулиганство, вот что это такое! Да, да, да! И напрасно вы, товарищ Орешин, качаете головой… Наглость какая! Обвинять других, когда сам виноват! Он выложит партийный билет, об этом я позабочусь!

— Он сызмальства такой, — ввернул Кокуздов. — Многие от него плакали…

— Теперь он поплачет! — решительно пообещал Прохоров. — Завтра же обсудите его на бюро… Пора избавляться от разлагающих наши ряды элементов, от партизанщины. Дело о падеже скота передайте в прокуратуру. Разберутся…

Прохоров, приблизившись к порогу, увидел Аребина. Некоторое время он недоверчиво смотрел на вошедшего: что надо здесь незнакомому человеку в такую пору?

— Вы к кому?

Аребин улыбнулся, вглядываясь в полумрак:

— Не знаю, как и сказать, вроде бы к себе домой…

Наступила недоуменная пауза, даже замешательство.

— Ах, товарищ Аребин! — Прохоров оживился. — Прибыли? А я еще подумал: что это вас так долго нет!

— Едва добрались. — Аребин был несколько смущен: прервал какую-то, должно быть, важную беседу.

Прохоров согласился не без горечи:

— Грязища у нас непролазная… Первозданная! Обидно, что вся автотехника — а она в районе немалая! — выключается из жизни от ранней осени до поздней весны. Потери непоправимые… Бездорожье — наше несчастье, просто бич. Мы все ждем, когда правительство пойдет колхозникам навстречу и, как в свое время на лесозащитные полосы или на строительство электростанций, бросит средства и технику на прокладку шоссейных дорог. И делать их будет прочно, на десятки лет! Мы просто задыхаемся без дорог. Самим колхозам этого никогда не поднять!.. — По-свойски левым плечом подтолкнул Аребина к столу. — Проходите, будем знакомиться. Я председатель исполкома, Прохоров Петр Маркелович. Это вот председатель колхоза «Гром революции» Коптильников Гордей Федорович…

Аребин увидел перед собой широкую, по-юношески крутую грудь, резко вырубленный, чуть выдвинутый вперед подбородок; пристальный взгляд в упор говорил о большой воле и волкодавьей хватке этого человека.

— А это его заместитель Кокуздов Кузьма… Отчество забыл…

Кокуздов с неожиданным проворством схватил ладонь Аребина и затряс ее обеими руками.

— А это секретарь парторганизации Орешин.

Бухгалтер оторвался от бумаг, встал, длинный, стеснительный, неловко сунул Аребину руку и тут же выдернул ее, затем выкрутил фитиль лампы — в потолок метнулась черная лента копоти, но светлее в комнате не стало.

Аребин сел на лавку, снял намокшую шапку, и сразу приятно заломило в ногах: усталость навалилась на плечи — не побороть.

Кузьма Кокуздов, опережая всех, сообщил:

— Мы вас определили к Алене Волковой. Она одинокая. Возложили на нее полную заботу о вас. Живите, отдыхайте. Вас проводят.