Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

Самолеты летели на Дальву, в ту сторону, где за лесом еще стояла зеленая заря

— Наши...— сказал Махорка.— Бомбить летают ночью. Аж в Гер­манию.

Все зашевелились. Закашлял и закряхтел Панок, влезая на воз. Оперся локтями на Янукову телегу Боганчик, засипел, глядя на дорогу:

— На-аши... Такие же, как около Лесников были. Забыли?.. Кост­ры разожгли, ожидая их... А они как скинули игрушку — крыши посры­вало. Развернулись и еще раз сбросили. Эти тоже если бы окинули...

— Ох-хо-хо... Что там дома?..— опять загоревала Наста, завязывая платок, и Боганчик замолчал. Повернулся, пошел в ольшаник.

— Не расходиться далеко! — крикнул вслед Боганчику Махорка.— Война не война, а в кусты тянет, не глядит на немцев...

— Ты, Мирон, свои шуточки брось. Беды не чуешь.

— Мы еще поживем, Наста. И своих дождемся. Недолго уже оста­лось ждать, сама видишь. Немцы гибель свою почуяли.

— Поживе-ем...

Они помолчали.

— Будем двигаться, Иван. Друг от друга не отъезжать. Пусть кони идут гужом. И ты своего жеребца не гони. А то отстаем,— снова заго­ворил Махорка.

— Можешь заезжать вперед,— буркнул Боганчик, вылезая из кустов.

— Не смотри зверем, Иван. Ночь на дворе.— Махорка говорил и взмахивал кнутом.— Ехать будем тихо. Если что — на телегах не сидеть. За детьми Наста будет смотреть. Янук пускай спит. С его телеги не свалишься. И хорошо, что Таня заснула. Мучается с больной ногой.

Алеша пошел назад за Настой — она еле переставляла ноги. Повер­нула на дорогу коней. Потом, сев на мешки, подъехали один за другим к Януковой телеге.

— Все уселись? — спросил Махорка.— Не отставать.

Над прогалиной прокатилось эхо.

— Не спи, сынок,— услышал Алеша Настин голос и почувствовал, что ему невмоготу как хочется спать, не слушаются ни руки, ни ноги, даже языком трудно шевельнуть. Не проходит и голод, а конь на ходу все щипал траву у дороги.

Они въехали на просеку и снова стали. Боганчик исчез в тумане. Насту окликнули, кажется Махорка.

— Кто-то стонет там, впереди... Не спи, сынок.

Она кинула ему на воз хворостиику, которой подгоняла у .реки Бу- ланчика, когда тот не хотел идти в воду, и, обойдя Янукову телегу, по­шла вперед. Янук замычал спросонья, и снова стало тихо. Было слышно, как идет по дороге Наста. Когда она скрылась за Таниным возом, Але­ше стало холодно. Он сполз с мешков на дорогу и догнал Насту уже у Махоркиной телеги.

— Ты слышала? — шепотом спросил Махорка Насту.— Не могло же нам показаться? И мне и Ивану... Человек стонет.

— Где человек? — Наста обошла их и, насторожившись, посмот­рела вперед.

— Да тут где-то недалеко,— показал Махорка рукой как бы себе под ноги.— Стонал, потом затих.

— Ия, Наста, слышал. Прямо с телеги, когда ехал,— кашлянул Панок.

— Какой тут человек... Дал же бог им уши,— загомонил Боганчик.

— Тише. Сам же слышал,— шикнул на него Махорка.

— Что вы шикаете? Стонет, стонет... Девка на возу стонет...

— Отойди...— Махорка махнул на Боганчика рукой.

Все словно вросли в землю.

Ничего не было слышно.

Выплыла из-за леса луна, повисла возле темной, похожей на коня тучи. Стало светлее. Забелела дорога на прогалине, на мху под ногами стали видны прошлогодние сосновые шишки. Алеша долго смотрел вверх, в прогалину,— в глазах начала двоиться луна: одна отбегала от другой и катилась по небу к самому лесу. На землю, на голую дорогу падала тень от сосен, широкая, рогатая, лежала, как на скатерти.

У Алеши зябли ноги и плечи.

— Поедем... Девчина на возу стонет. Огнем бы все пошло,— выру­гался Боганчик и подошел к Махорке.

— Что затрясся? А если человек там? —повернулся к нему Ма­хорка.

— Челове-е-ек...— передразнил Махорку Боганчик.

— Так что? Бросать человека? Человека я никогда не бросал...— Махорка шарил по карманам, будто что-то искал.

— Не бросал... А куда денешь, подобравши? Хоть батька с того света — куда денешь? Своих полны телеги. И больных и здоровых.

— Ишь, отец нашелся. Горлом брать... Не кричи. Человек стонет. В сосняке,— снова показал Махорка рукой на прогалину.

— Ну и черт с ним, пусть стонет. Земля вся стонет. Всех не наслу­шаешься. У нас свои вон... Деревня целая стонет.

— Тише...— махнул на него рукой Махорка.

Алеша услышал, как на прогалине в сосняке кто-то застонал. Потом закашлял Панок, и снова ничего не было слышно.

Когда они с Махоркой пришли в сосняк, Алеша увидел, что в вы­сокой белой мятлице лежит, вытянув ноги, черный конь. Конь сразу за­стонал, начал храпеть. Казалось, даже не слышал, как подошли люди.