Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Чудной старикан: «Если не я, то мое потомство достигнет иной планетной системы…» Вот так. Ни больше ни меньше. Зачем ждать гостей, если мы сами с усами и можем махнуть на какой-нибудь Сириус.

Трудно было верить этому Циолковскому, а совсем не верить было нельзя. Уж больно оптимистично заканчивалась книжица:

«Мы не имеем сейчас ни малейшего понятия о пределах могущества разума и познания, как наши предки не представляли себе технического могущества современного поколения. Кто верил 200 лет тому назад в железные дороги, пароходы, аэропланы, телеграфы, фонографы, радио, машины разного сорта и т. д.! Даже передовые люди, гении того времени, отчаянно смелые, не могли вообразить себе современных достижений. Пушкин менее 100 лет тому назад едва надеялся в отдаленном будущем на проведение в России шоссейных дорог».

Нет, в этом чудаке все-таки было нечто «причинное»!

Алексей Максимович притронулся к усам, словно пригашая улыбку: «Вот вам! Не где-нибудь в стольной Москве или ученом Питере, а в Калуге… Причина, видите ли, космоса…» Что и говорить — они с ума сводили, эти вчера проснувшиеся в Моршанске, в Алапаевске, в Уфе и прочих темнейших уголках земли Российской. Причина космоса… И как это с ним, жадным на новые знакомства, часто бывало, Алексею Максимовичу непременно, сейчас же, захотелось увидеть философствующего калужанина. Это могло сбыться, могло! Ах, как он доверился тогда чувству, позабыв, что загад не всегда бывает богат! В тот же день он написал знакомому калужанину, астроному Щербакову, письмо. И в письме он сдержал улыбку.

«Разумеется, я приеду в Калугу, — писал он, — и мы посмеемся за чаем. У вас, кстати, некто Циолковский открыл — наконец! — «причину космоса», так мы и его чай пить пригласим, и пусть он покажет нам эту «причину»… Ты, Сергей Васильевич, тоже когда-то «причину» эту, в трубу на звезды глядя, усердно искал, так что Циолковского, наверное, знаешь. Любопытный, должно быть, народ калужане, ежели они способны этакие «причины» открывать».

В Калугу, в Калугу! И в письме Константину Федину:

«Сначала в Москву, затем вообще. Обязательно — в Калугу. Никогда в этом городе не был, даже как будто сомневался в факте бытия его, и вдруг оказалось, что в этом городке некто Циолковский открыл «Причину космоса». Вот вам! А недавно пятнадцатилетняя девочка известила меня: «Жить так скучно, что я почувствовала в себе литературный талант», а я почувствовал в ее сообщении что-то общее с открытием «Причины космоса». Вообще же наша Русь — самая веселая точка во Вселенной».

Да, тогда, полгода назад, не удивил, а скорее рассмешил его чудаковатый калужанин. Но почему сейчас легким холодком прокрадывается грусть? А может, это раскаяние в обидной, хотя и нечаянной, неправоте? Сейчас Россия опять была за горами за долами — далеко. И, пытаясь остановить, выстроить в памяти калейдоскоп стремительных дней, проведенных в непрерывной суете поездок, встреч, собраний, Алексей Максимович с ощущением утраты чего-то очень дорогого, безвозвратного подумал о так и не состоявшейся встрече с Циолковским. А ведь тот был уже в том возрасте и самочувствии, когда загадывать о другой возможности свидеться было бы весьма и весьма сомнительно…

Съездить в Калугу так и не довелось. А он все время перед глазами, этот вроде бы чуть-чуть подслеповатый — как будто только что отвел от солнца глаза — старик. И теперь отсюда, из Сорренто, по-другому видится новая Россия, словно не замечал, а сейчас — раз — и увидел кумачовую выпуклость полушария и за тысячу верст услышал вселенский грохот новостроек…

Совсем рядом невидимо пролетела ночная птица, и воздух отозвался каким-то особенным, странным звуком. Интересно, виден ли сейчас из Калуги Сириус, который здесь так ярок, будто силится затмить все звезды? Может быть, лучи этой звезды достают до пограничной станции Негорелое, которую он проезжал полгода назад, и синим отблеском бегут по рельсам…

Там, у станции Негорелое, у пограничной арки конопатый и огненно-рыжий, как подсолнух, пограничник снял буденовку и, по-нижегородски окая, сказал: «Пожалуйста, дорогой товарищ Горький, проезжайте в Советскую державу». И с этой минуты Алексей Максимович не отходил от вагонного окна. В Минск приехали ночью, а на вокзальной площади толпа. Встречают! В четыре утра уже шелестел флагами Смоленск… Потом Москва, Белорусский вокзал, возбужденное многолюдье. С жадностью узника, хлебнувшего головокружительного воздуха родной стороны, всматривался он в лица, с радостью подмечая какое-то удивительно новое их выражение… Москва подхватила, завертела, потащила по своим улицам, переулкам, этажам, пахнущим свежеструганым лесом, известкой, цементом — тем бодрым духом новостройки, которым дышала вся Россия. Когда составляли маршрут поездки по стране, вспомнил о Калуге. Спросили, почему именно этот заштатный городишко. К Циолковскому? Пожали плечами: есть фигуры и посолидней. Потом кто-то, кажется Алтайский, да, случайно оказавшийся в Москве калужский журналист, рассказал все, что знал о Циолковском. Оказалось, искатель «причины космоса» не такой уж абстрактный фантазер. Совнарком назначил Циолковскому пожизненную усиленную пенсию постановлением, подписанным Ульяновым-Лениным. Значит, и Владимир Ильич знал о калужанине, верил ему, предвидел результаты?