Владимир Глушаков - Цветение калины

— Забери. Ты ж на три рубля передрожал — выходит, я еще должен тебе. — Он улыбнулся. — Возьми-возьми! Гостинца детишкам не забудь купить.

Проезжая реденький сумеречный лесок, Демьян заметил, как справа из развороченной копны соломы посреди поля к дороге метнулась человеческая фигура. Баба? Невольно прижал педаль газа. Клонясь вперед и убийственно медленно вытаскивая из разбухшей после дождей пахоты ноги, женщина в черном, с прижатым к груди свертком, не успела к шоссейке: молоковоз проскочил мимо. Метров через сто Демьян оглянулся и через зарешеченное заднее окошко увидел: женщина, вихляясь всем телом и прижимая к груди, кажется, ребенка, продолжает бежать вслед за машиной. Поскользнулась, упала на колени…

— Вот… случай! — Демьян матерно выругался и, едва касаясь ногой тормоза, на большой скорости развернул машину — узкая, потемневшая к ночи лента шоссейки только чудом не вырвала у него из рук баранку.

Через минуту Демьян, держась одной рукой за баранку, другой, свободной, открывая дверцу, увидел напротив красивое осунувшееся лицо: выразительные черные глаза под смелым разлетом топких бровей.

— До Плотницы, водитель? — спросила сиплым, простуженным голосом и годовалого ребенка, туго замотанного в старое байковое одеяльце, протянула; сама, как дикая кошка, вспрыгнула на сиденье, затаилась, настороженно поглядывая на шофера.

— Что ж ты ребеночка так-то?.. — сочувственно проворчал Демьян, выждал, пока попутчица придет в себя, и бережно передал ребенка матери. Стиснув зубы, воткнул вторую передачу; заострившимся взглядом щупал дорогу и старался не думать о неожиданных пассажирах.

В тепле дитя проснулось, заплакало, пробуя выпростать ручки из пропитанного сыростью одеяла. Демьян тотчас сбросил скорость, с состраданием глянул на острые белые коленки молодой матери, на которых заходился от крика маленький.

— Да раскрой же ты его, мамаша… Задушишь, проклятая, дитя!

— Он застуженный у меня… слышите, хрипоток у него?

— Да-а, нехороший хрипоток, — горестно качнул головой Демьян, забегал растерянным взглядом по тупой, выхваченной фарами и медленно ползущей вперед стреле света.

— Он есть хочет, дяденька. А у меня, понимаете… — попутчица ткнула прозрачным пальчиком в грудь, — молоко пропало. Только вы не ругайтесь, ладно? Я совсем не та, за кого вы меня принимаете…

— Та или не та — мне наплевать на ето, поняла? — Демьян резко притормозил; она испуганно глянула на него широко открытыми, потемневшими еще, казалось, больше глазами, хотела что-то добавить к сказанному, но лишь сильнее прижала к себе малыша. — Сиди. Сдалась ты мне… Нам пацана накормить надо, ясно? Ага… Ну и везет мне сегодня на попутчиков! — Бурча под нос, Демьян отвернул спинку, достал из-под сиденья чистый стакан, ополоснул его вначале водой из фляги и налил полный сливок. Молча протянул ей. Она так же молча приняла стакан, не сводя с Демьяна больших неподвижных глаз, жадно отпила глоток-другой, закашлялась… Затем, когда выпила, Демьян немедля наполнил стакан. Она сперва замотала головой, но тут же покорно кивнула, словно забоявшись, что водитель опять рассердится. Отпив половину стакана, спрятала его в коленях.

— Пусть погреется… Потом я, ладно?

— А-а… ну да. Погрей-погрей. — И, словно исправляя свой промах, торопливо нарезал колбасу, хлеб — пригоршней ссыпал на сиденье возле нее. — Подкрепись, дочка.

Избегая глазами благодарного взгляда попутчицы, с нескрываемым любопытством поглядывал на раскутанного чернявого мальчонку, уже переставшего плакать и пытавшегося дотянуться, поймать ручонкой болтавшегося у лобового стекла цветного гнома.

— Гляди-тка, освоился!

— Я не знаю, кто вы…

— А тебе ето и не обязательно знать.

Одолевая пригорок, перед которым указателем был обозначен левый поворот, Демьян поленился сбросить скорость и не выскочил задними колесами молоковоза из неглубоких, занесенных сыпким песком колеин. Газанул и забуксовал.

В распутицу тяжелые «БелАЗы» разбили шоссейку от песчаного карьера до самого поворота, где в стороне от дороги, на пустоши, развернулось строительство силикатного комбината.

Съеденная дорогами, лысая резина колес трудяги-молоковоза скользила, засасываясь все глубже в песок, и Демьян, до предела выжимая педаль газа, проклял мысленно все на свете: «БелАЗы», разбитую дорогу, взметнувшиеся посреди поля стены будущего комбината.

Рядом, на сиденье, давилась куском молодая мать, опять надрывался от крика голодный малыш…