Ильгиз Кашафутдинов - Последний снег

Аня вынула из кошелька деньги, разгладила, и так, чтобы сверху была видна зеленая пятидесятирублевая бумага, положила их на противоположный край стола. Небрежно поставила на них тяжелую пепельницу. Так-то лучше. Семьдесят рублей — не двести долга. Аня перевела дух. Ей оставалось одно — ждать, что будет дальше.

Время потекло медленно. Аня начала то и дело поглядывать на часы, даже приставила к уху — они старые, могут и остановиться. Но часы шли нормально. Постепенно Аней опять овладевала тревога, теперь ей казалось, что она была недостаточно обходительна с Николаем Семеновичем и ему надоело ее развлекать. В конце концов он не обязан угождать ей, обыкновенной девчонке, приехавшей из села, название которого никому ничего не говорит. Сама напросилась. Другой бы слушать не стал, повесил бы трубку — мало ли кому нужно дефицитное лекарство, всех не обеспечишь.

Да, таким поведением, такой дикостью можно кого хочешь отпугнуть, и вот она сидит одна, и никто не интересуется, что с ней — беда или радость. Может, он ее, как малого ребенка, утешить хотел, не держа в голове ничего дурного.

И когда Аня увидела Николая Семеновича, входящего в зал, она чуть даже подпрыгнула от облегчения. Она помахала ему рукой: все в порядке, она сидит и ждет. Николай Семенович уселся напротив, молча налил себе и Ане коньяку.

— Надо отметить, — сказал он. — Клюет…

Аня выпила — в этот раз до дна. Николай Семенович удивленно и одобрительно посмотрел на нее: оказывается, пить она умеет, а как долго ломалась!

Аню повело в одну сторону, в другую.

— Сейчас попросим, чтобы горячее принесли, — рассмеялся Николай Семенович.

Он заметил деньги под пепельницей, покачал головой — как нехорошо! — и не тронул их.

— Вроде все на мази, — проговорил он. — Заехать еще надо к одному.

— Остальное я завтра, может, успею привезти, — сказала Аня, думая о деньгах. — Я вам паспорт оставлю…

— Этого деньгами не возьмешь, — приуныл Николай Семенович. — У этого слезу надо вышибить. Любовь к ближнему — вся надежда на нее. Он должен почувствовать, что сердце мое обливается кровью…

Он был озабочен и серьезен, за его словами угадывалась недосказанная сложность, с какой он столкнулся, желая выручить Аню. Аня подалась вперед, борясь с искушением наговорить ему много-много благодарностей, но подошла официантка — принесла цыплята-табака.

Они сидели до тех пор, пока в ресторане не стали гасить свет — сначала в углу, где стоял уже замолкший музыкальный автомат, потом все ближе к ним. Они встали из-за стола, вышли в вестибюль, и тут Аня вспомнила про деньги — до них Николай Семенович так и не дотронулся. Видимо, забыл. Аня оглянулась назад, посмотрела через стеклянную дверь на стол. Николай Семенович догадался, легонько присвистнул, велел подождать и ушел в зал.

Аня вышла на улицу. Было темно. Дома — их можно было различить по огням — отчужденно стояли в отдалении. Кто-то кричал на пустыре, звал товарища, но тот не отзывался, и крик, постепенно ослабевая, повторялся, нагонял тоску.

Появился Николай Семенович, повел Аню к машине.

— Решила все-таки поехать? — спросил он, поглаживая руль. — Не передумала?

— Я обещала, — сказала Аня.

Николай Семенович развернул машину — она мягко и плавно понеслась по дороге. Свет от фар покачивался впереди, и на него смотрела Аня, убаюканная ровным движением. После двух-трех поворотов, совсем укачавших ее, она разглядела выложенную из бетонных плит дорогу. Как бы пробуя ее, Николай Семенович наращивал скорость; полетели с гулом и дрожью, которые уже не щадили слух и тело, глушили в голове все мысли, кроме одной: опасно. Опасно даже просить того, кто за рулем, ехать потише. Словно за мглой, густившейся за пределами света, гналась машина, но тьма отступала так же быстро, как машина ехала.

Ощущение скорости подавило в Ане догадку, что они едут не туда, куда надо, но она отмахнулась: хватит этих страхов.

Замелькали деревья. Круто свернув с большака, машина въехала в лес. Как по узкому высокому коридору мчалась она, затем широко, пусто распахнулась впереди ночь. Мотор замолк, и слышно было, как под колесами шелестит трава.

— Ну, как? — тихо спросил Николай Семенович. — Это называется — с ветерком.

Аня молчала. Она поняла, что развлечениям пришел конец. Она почувствовала, как прикоснулась к ней мужская рука, требующая повиновения и согласия. До горькой ясности осознав свое положение, Аня с минуту по-старушечьи спокойно и мудро смотрела на темную ночь. Она заметила: высоко в небе раздвинулись облака, в чистом разводе блеснула половинка луны. Будто подмигнула, скрылась, снова появилась, в этот раз надолго озарив землю. Аня узнала местность.