Лев Канторович - Рассказы (1939-1941 годы)

Катя сказала:

— Вот и я пришла...

Иванов сначала не понял, а когда узнал, кто она такая, то нахмурился и велел дать ей халат.

Иванов отвел Катю в свой кабинет, и она едва шла от волнения.

— Дело в его нервах,— сказал Иванов. Он все время хмурился.— Выдержит он или нет — вот в чем дело. Он ни за что не хотел, что­бы вы знали, где он. Пусть она думает, что я убит,— так он сказал. Понимаете? Зачем я ей такой?— так он мне сказал. Понимаете? Да? Я оперировал его. Может быть, он по­правится. Может быть — нет. Нужна еще одна операция. Понимаете? Я не смог скрыть от вас. Я решил, все таки, найти вас. Вы дадите мне честное слово, что будете молчать. Хо­рошо? И вы посмотрите на него и сами ре­шите. Если он поправится, все отлично. А если нет, то вы сами решите. Идемте.

Андрей Горбов лежал один в маленькой па­лате. Окно палаты всегда было завешано тем­ной шторой.

Андрей Горбов был слеп. Его ранило в го­лову и повредило какой-то нерв, и он ослеп.

Он не видел, как вошли Иванов и Катя.

Он узнал шаги Иванова и повернул голову к дверям. Катя остановилась в дверях. Она до крови укусила себе ладонь.

Он лежал, повернув к ней голову, и лицо у него было такое, будто ему очень больно.

— Доктор?— спросил он, и Катя не узнала его голоса.

— Да,— сказал Иванов.— Болят глаза?

— Нет,— сказал Андрей.— Нет, не болят.

— Это такая операция,— сказал Иванов,— что я буду до смерти гордиться вами.

Иванов смотрел на Катю и хмурился.

Катя молчала. Кровь текла из прикушенной ла­дони. Два дня Кат я ухаживала за Андреем. Она меняла ему повязки и ночью дежурила у него. Она молчала. Ока ничего не говорила, чтобы он не угнал ее по голосу. Она слышала, как он рассказывал Иванову о ней, о Кате. Он несколько раз повторил: ״Пусть она думает, что меня убили. Зачем я ей нужен такой!״

Иванов рассердился. Он сказал:

— Еще два дня — и я сделаю вторую опе­рацию, и вы снова увидите. Вы будете видеть, как раньше, и вам будет стыдно. Слышите? Вам будет стыдно потому, что вы не верили мне?

Андрей улыбался, и у него было такое ли­цо, что Катя не могла смотреть на него.

Андрей лежал в темноте. Было больно гла­зам и темно. Всегда темно. Он лежал в тем­ ноте и думал. Он вспомнил день за днем всю жизнь и каждое слово, которое когда-нибудь говорила ему Катя и какое у нее лицо. Он хорошо помнил какое у нее лицо, каждую чер­точку он помнил. Он думал о Кате, и он знал, что ока придет. Как это будет? Как она най­дет его? Об этом он не думал. Он знал: Катя придет к нему. Он говорил доктору — пусть она решит, что меня убили, а думал о том, что она придет к нему. И она пришла. Когда она в первый раз меняла ему повязку, он узнал ее руки. Он хотел крикнуть, позвать ее, но какой-то комок сдавил его горло, и он испу­гался, что не выдержит и заплачет. Он сти­снул зубы. Он ждал, что она скажет хоть сло­во, но Катя молчала. Катя молчала! Тогда он решил, что так нужно.

Катя провела с ним два дня и молчала. Значит так нужно. Значит она хочет, чтобы он не знал. И он скрыл. От всех скрыл, что узнал Катю. Он ни разу не выдал себя. Эго было трудно, но он научился многим нелег­ким вещам и он ни разу не выдал себя.

К концу второго дня Катя вошла в палату и увидела, что Андрей плачет. Он лежал, по­вернув голову к двери, и слезы текли у него по лицу.

Катя села на стул возле кровати и долго смотрела на него. Он перестал плакать, тяже­ ло вздохнул и повернулся к стене. Катя ре­шила, что он уснул. Ей было ужасно плохо.

Она тихонько позвала:

— Андрей...

Он не пошевелился, и она вышла из палаты.

Ей было ужасно плохо. Она думала, что со временем она привыкнет к его слепоте, но без глаз он был почти как чужой. Она любила его, конечно, она любила его, но она не могла привыкнуть к его слепоте. Ей было жаль его, но она ничего не могла сделать...

Поздно вечером Катя вошла в палату Ан­дрея, когда Иванов был там. Андрей сидел на кровати и говорил:

— Что же еще, доктор? Я очень хочу ви­деть, но я, ведь, понимаю... Я сам поступил бы также? И потом, не так уж это важно... Что?..

Иванов сказал:

— Меняйте перевязку, сестра.

Андрей вздрогнул:

— Что? — сказал он. — Мало ли было у меня девчонок? Все они одинаковы. Что? Я не знаю, доктор, которая была лучше. Я часто думаю и вспоминаю их и сравниваю. Это же ребячество, доктор, придавать какое-то значе­ние. Не все ли равно? Когда у меня были глаза, я не терял времени даром. Может быть, это вам не нравится, доктор?

Иванов хмурился и смотрел в упор на Катю.

У Кати дрожали руки, и она нечаянно дер­нула бинт.