Юрий Красавин - Хорошо живу

До чего хорош парнишка! Ишь, щеки пухлые, разрумянились, а глаза-то, глаза — уж больно голубы, как у куклы, как нарисованные.

— Давай-ка, Витек, вот здесь прокопай, спустишь сюда эту лужу.

— Дед, это все горный массив у нас, так по географии называется. Видишь, здесь горные хребты, вершины, ущелья, скалы, а между ними озера, реки с водопадами. Верно? А в той горе гроты образовались, подмыло озеро…

— Пусть будет так. Вообще-то здесь просто пустырь, гиблое место, но раз ты говоришь «горный массив», пусть будет горный, хрен с ним.

Внук принес дощечек и кирпичей, чтобы подкладывать под ноги. У них были уже свои дороги, переходы, мосты. И все-таки они то и дело увязали, помогали друг другу выбраться и опять торили ручейки, оживленно переговариваясь.

Странную картину представляли они со стороны: дед в сдвинутой набекрень зимней шапке и внук-школьник в распахнутой куртке. Залезли на самую середину пустыря, копаются среди груд земли, среди луж, в самых гиблых местах. Прохожие, шагая от автобусной остановки по дощатым мосткам, поглядывали на них с ироническими улыбками. А с пустыря слышалось:

— Дед, вон там обвал произошел. Тебе близко, прочисти русло реки.

— Есть! — отвечал старик азартно и пробирался к засорившемуся ручейку.

— Дед, смотри, у меня подземная река! — звенел мальчишеский голос. — Видишь? Ключом бьет!

— Вижу. Здорово!

— Система ирригационных сооружений, — раздалось с кромки тротуара.

Они оглянулись оба — Андрей стоял, покачиваясь с носка на пятку. Он, видимо, долго стоял, наблюдая за ними с насмешливой серьезностью.

— Иди к нам! — восторженно закричал Витя. — Скорей! Тут знаешь как интересно!

Но старший брат только повел плечами, пренебрежительно этак.

Вот всегда он так: бросит два-три непонятных слова и замолчит. Невестка говорит: переходный возраст. Мол, взрослым еще не стал, а из детства уже вышел. А дед о старшем внуке думал иначе: характер такой, мамин характер. Ровно, как мама, будет обходить лужицу; как цыпочка, так и сынок чинно ее обойдут. Паренек неплохой, но попроще бы ему быть, поближе с товарищами. Очень уж он себе на уме. И, наверно, много о себе понимает. Однако умный паренек, смирный, уважительный, плохого не скажешь.

— Иди же, Андрей! — опять зовет Витя.

Этот совсем другого характера: и компанейский, и шумный, и простецкий.

Андрей повернулся и ушел, бросив насмешливо:

— Ирригаторы.

— Ну и ладно. Пусть себе идет.

А солнце! Ах, как хорошо солнышко светило!

— Нынче, Витек, день такой — жить хочется! День больно погожий. Весна!

— А мне, дед, и зимой хочется.

— Ну-ну. Дураков-то нету.

Для старика весна — не календарная, по «численнику», а настоящая, истинная весна в природе — начиналась обычно так: однажды он замечал, что по тропинке от крыльца мимо изгороди пройти нельзя — с обеих сторон снег потемнел, осел, напитался водой. Тогда он брал заступ и, бросив все дела, начинал копать длинную канаву через сугроб, через тропинку, мимо палисадника, под уклон. Он безошибочно угадывал под снегом канавку, прокопанную в земле еще давным-давно. И вот шумит вода в глубокой траншее, пробитой в сугробе. Потом она проторит себе более удобное ложе, подмоет сугроб.

Ручей не иссякнет до тех пор, пока не стает весь снег вокруг дома и в огороде.

Старик, закончив эту урочную работу, опирался на заступ и долго простаивал так, оглядываясь вокруг. Он замечал, как почернела и взгорбилась дорога, выходящая за деревню; как настойчиво, горячо светит солнце; как пухлы облака и сине небо; как быстро нагрелись рукав и пола полушубка, освещенные солнечными лучами.

«Весна, — думал он, вытирая пот со лба. — Вот и весна пришла…»

Прокопать эту канавку возле дома — значило провести решительно черту, отделяющую зиму от весны, и осознать происшедшую перемену.

А как сойдет вешняя вода, зазеленеет вешняя луговина. И зелень эта будет такого же нежного оттенка, как синева весеннего неба…

— Дед, а ведь Андрей прав. Мы с тобой действительно ирригаторы.

— Я не против. Аллигатор так аллигатор.

— Дед! — Витя хохотал, рискуя свалиться в яму. — Аллигаторы — это крокодилы. Все ты путаешь. Что же, по-твоему, мы крокодилы, что ли?

— Ладно. Ученые больно. Сидите возле телевизора целыми днями, нахватались всего понемногу. А вот чуешь ли ты, как от земли холодом тянет?

Витя сморщил румяный нос, понюхал воздух:

— Нет.

— А я чую. Мерзлая земля в глуби, не оттаяла насовсем. И не скоро еще прогреется.