Авенир Крашенинников - Поющий омуток [Рассказы и повесть]

Признаться, что я панически боюсь темноты, что древний пещерный страх перед нею испытываю — нет, пожалуй, не имею оснований. И без хвастовства. Когда служил в армии, стоял на постах в ночную смену среди песков и диких сланцев, совсем недалеко от государственной тревожной границы. Южная ночь играла тенями, будоражила воображение, остро напрягались нервы и слух. Но все же то был не страх. И по ночному, нависшему над головою лесу хаживал, и у костра один коротал августовские кромешные ночи — леденящего, обморочного страха не было. Просто естественное ощущение неуютности, незащищенности, настороженность, оглядка.

И вот, оказывается, трушу. Стоило отойти от неверно обозначенного круга костра — холод прострелил насквозь тысячами иголок. На макушке холма, среди корявых сосен, горел наш костер. Стоило спуститься — и в зарослях осоки, еще каких-то неведомых мне трав послышалось стеклянное бульканье ключика-зыбунца. Котелком тут не зачерпнешь, лишь кружкой возможно наполнить посудину. При вечернем прощальном свете я все это легко спроворил. Зато теперь!.. Недавно мы сварили кашу, похлебали, остудили братскую треть для Арса в прохладных росистых веерах папоротника. Ветра наготовили кругом всякого валежника, даже два бревна мы приволокли, чтобы положить их стенкою друг на дружку, укрепить колышками и предоставить огню спокойно кормиться до рассвета. Арс снисходительно покушал каши, положил морду на передние лапы, поморгал немножко и отключился. Но Алексею, само собою, захотелось чайку. Он мечтательно сказал об этом и не шелохнулся. Я вытер котелок скудной вершинной травкой и отправился к зыбунцу. Сосны мгновенно заслонили костер, лишь красноватые отблески странствовали между ними. Не знаю, каким образом я нашел спуск, по которому подмял травы в первый раз. Теперь зыбунец булькал в полную силу, никаких посторонних звуков не было. Я наклонился на бульканье, на травяное веяние свежести, на ощупь опустил котелок и попытался окунуть кружку.

И вдруг Арс залаял, залаял точно так, как у заброшенного барака.

Алексей окликнул меня по имени, спросил, не я ли иду, хотя знал, что Арс давно привык ко мне. Ответил чей-то голос, высокий, будто женский, и все затихло. Я вцепился в кружку и в котелок, ринулся кверху, напрямик, путаясь в травах. Сбивчиво покрикивал на ходу, чтобы показать, что Алексей не один:

— Бегу, бегу!..

В круге костра на бревнышке сидел посторонний человек, опустив руки топором между колен. Он спокойно обернулся ко мне, в самом деле бородатый, косматый, в пиджаке со свисающими плечами. Костер только что подживили, и я разглядел глаза незнакомца, маленькие под пучками бровей, близко посаженные к переносице. После, днем, глаза эти оказались голубыми, высветленными долгим страданием, а сейчас я только смог понять по их дружелюбному выражению, что нам ночного гостя опасаться нечего, и устыдился своей паники.

Алексей преспокойно курил, щурясь на огонь.

— Наговорили, должно, про меня, — высоким звучным голосом сказал незнакомец, угадав мое состояние. — Конечно, не понять, чего это я все лето кружу по увалам. А что делать на пенсии да одному.

Арс мирно спал, иногда подергивая надбровьями, чтобы прогнать мошку. Я успокоился, с неловкостью посмотрел на пустой котелок и кружку, которые все еще сжимал в кулаках.

— Заварка есть? — спросил ночной гость. — Тут, с другой стороны, ручеек из трав выходит. — Он взял у меня котелок и уверенно двинулся в темноту.

— Почему-то если ты ведешь себя не так, как другой, то этот другой уже сомневается в твоем душевном здоровье, — глубокомысленно сказал Алексей. — Все в нас, в людях, подспудно гнездится чувство стадности. Овца не в стаде — значит, сошла с ума.

— А чего он все же тут бродит, чего вышел к нам?

— Спросил, не заблудились ли, — собака была голодная…

— Здесь заблудиться невозможно: речки выведут! И не мог полюбопытствовать на рассвете?..

Незнакомец объявился будто из-под земли. Вода в котелке отсвечивала горячими вспышками, будто в нее попадали выстрелы костра.

У Алексея было редкостное умение слушать. Вернее, не так, — не умение, а прирожденный талант, который развивается при жадном интересе к любому человеку. Может быть, поэтому ночной гость обращался только к Алексею.

Обстановка была самой что ни на есть хрестоматийной: ночь, костер, незнакомец-повествователь. Правда, повествование оказалось весьма кратким, потому что гость, очевидно, не считал свою жизнь из ряда вон выходящей, а просто объяснял мотивы, побудившие его летовать в здешних неприютных местах. Не знаю, рассказывал ли он еще кому-то из окрестных жителей, какая нелегкая занесла его сюда, но при разговоре с нами всякие подробности почти опускал, точно мы их могли заранее знать.