Владислав Владимиров - Закон Бернулли

Затем диктор снова выдержал паузу, как бы выясняя, все ли слушатели обратили внимание на неординарность сказанного, и, убедившись, что в с е, продолжил тем же голосом:

— Сделано следующее заявление…

Снова возникла пауза, а в ней — напряженность.

— …В связи с пребыванием в Москве, — далее стал читать диктор, и Коновалов стал у двери ванной, обклеенной Мишкой немыслимо яркими вырезками и картинками из самых разных наших и заграничных журналов.

Диктор читал:

— …за рубежом, главным образом в Соединенных Штатах Америки, появились слухи, разного рода версии относительно исхода имевших место переговоров…

Вспомнился Усманов, важный знакомый Женьки Марьина, недавно вернувшийся из долгой командировки в Нью-Йорк. Но он только издали казался важным и неприступным, а когда вместе с Марьиным они пришли к Коновалову домой и попросили его почитать записки для журнала, написанные еще т а м, увиделось, что этот Женькин знакомый просто чудо-человек, и оставалось только жалеть, что не доводилось с ним быть раньше ни в знакомстве, ни в дружбе, и не потому, что иногда он ездит по Америкам, совсем не поэтому.

Коновалов прошел на кухню, чуть прибавил громкость, подвинул к пустому столу расшатанный венский стул, сел и стал слушать. Он слушал строго и внимательно. Внезапно ему сильно захотелось курить, как в далекой молодости перед парашютным прыжком. Коновалов потянулся к брючному карману, но вспомнил, что не курит давно, уже больше двух лет. И число, и месяц даже вспомнил, когда выкурил он сигарету — последнюю в своей жизни. «Если вы прибыли тушить сигарету о тарелку, то мы можем подать вам еду в пепельнице», — скислилась тогда о сверхостроумного ресторанного уведомления, заключенного в золоченую рамку, Аля Иванова, но попросила у него разрешения не отвечать на его же, как она сказала, прямой и с л и ш к о м ответственный вопрос.

«Ну и время же летит по-шальному!» — подумал он. Ему показалось, что живет он в этой квартире, по крайней мере, двести или триста лет, а владельцем ее чувствует себя разве что в момент, когда супруга деловито осведомляется, уплатил ли он за жилплощадь, телефон и свет, что одновременно звучит и напоминанием о зарплате, а стало быть, еще и о том, что на белом свете он не один. «Профессиональная компетентность, крепкий характер, тактическая зрелость, уважение к подчиненным», — когда же это он подписывал вместе с теми, кому было положено, х а р а к т е р и с т и к у на Марьина, где каждое слово обязано было быть п р а в д о й, и оно было ей — не то что слово, но и запятая даже… А иных правил у Гредова не водилось, да и не могло водиться.

Жена с сыном из театра должны были прийти скоро, спектакль короткий у заезжих звезд, зато окомплиментят их отменно, и марьинская газета в этом хоре тоже будет не последней, но и — это Коновалов знал точно — не первой, ибо Женька, как никто, умел дозировать необходимое с желаемым и даже, если был в отъезде, его сотрудники знали, как надо действовать.

Коновалов думал о Гредове и Марьине, но видение недальнего, сыреющего в дождевом тумане села накатывало на Коновалова и не отпускало.

Тогда он глянул в незашторенное окно и вмиг отшатнулся, как от черного зеркала, в котором вдруг явственно почудился ему мстительный человек из предутреннего сна, но за окном было все обычным — горел на дальнем столбе яркий светильник, поздний вечер, голые по ранней весне саженцы, резкие тени и непросохшие лужи от дождя.

Он услышал, как из его комнаты зазвонил телефон. Нет, не междугородная связь — там звонки резкие и долгие, почти беспрерывные. «Кто бы это мог быть?» — досадливо поморщился Коновалов, вставая на звонки. Ему хотелось дослушать радио, он не мог не дослушать его. Но он не мог не взять трубки и поспешил на звонки, рассчитывая побыстрее закончить разговор или, в крайнем случае, попросить того, н е и з в е с т н о г о, перезвонить ему через несколько минут.

«Да!» — отрывисто сказал он в трубку, оборвав новый звонок, но в ответ трубка только сухо пощелкивала. Такое иногда случалось, когда стеснительные барышни названивали Михаилу. Лидии Викторовне домой вообще редко кто звонил, а если и звонил, то никогда не прятался за молчанием. Коновалов, даже обрадовавшись, хотел было положить трубку, но тут услышал, что т а м перерешили, надумав говорить.

— Вечер добрый! — пресно сказала трубка и помолчала. — Извини за вторжение, но у меня к тебе есть деликатный разговор… Во-первых, я к тебе — только не удивляйся — с теплым приветом от Али Ивановой и самого Иванова-старшего, ты еще помнишь таких?..