Владислав Владимиров - Закон Бернулли

Помнится, еще в раздалекой юности, когда ехал он под утро на такси из своей однокомнатной квартирки в микрорайоне в другой конец большого города вместе с не забытой им и по сей день журналисточкой Риткой Вязовой, она точно так же положила на сиденье свою большую сумку, а на сумку — пахнущую смолой ветку, и никак не давалась в руки ему, вдруг опомнившемуся, насмерть обиженная. Все часы, которые они провели вместе у него в микрорайоне после абсолютно идиотского концерта заезжего сатирика Павла Курбатова — теперь уже он понимал, — желались ею и н ы м и, чем получились. До половины третьего ночи, забыв похвалиться новыми пластинками и чудо-проигрывателем, он нес по кочкам этого самого Курбатова, грозясь назавтра дать в досыл сердитую реплику и постепенно ополовинивая прихваченную по дороге бутыль югославского коньяку, говорил Ритке Вязовой о том, какой должна быть настоящая политическая сатира, толковал о политике, свергал редактора, а также диктаторские режимы в Испании и Португалии, читал свои и чужие стихи, а она про все это слушала с интересом и тоже сама говорила. Но давно же это было! И то была Ритка Вязова, посмотревшая на него утром в редакции так, будто бы ничего не произошло между ними, будто бы она не обрядилась вчера в его удобную полосатую пижаму так запросто, словно эта пижама была ее собственной. Она ее натянула на себя, чтобы не мять новенькой юбочки, отутюженной с большими стараниями и тщательностью. Он удивился той легкой домашности, с какой она проделала это переодевание, даже не попросив его отвернуться. С удовольствием обнаружив, что пижама оказалась не мешковата, а пришлась ей впору, она повесила чудо-юбочку на спинку стула, снова сунула ноги в мягкие тапочки, предложенные ей еще с порога, и по-свойски уселась на диванчик-раскладушку перед столом, как будто бы все должно было быть только именно так, а не иначе.

Но, по правде говоря, между ними тогда действительно ничего не произошло, хотя еще и как могло бы произойти, а тут сидела рядом с ним молодая женщина, с которой он знаком всего день, даже меньше, чем день, но этой женщине столько же лет, сколько было ему и Ритке Вязовой т о г д а — девять, нет, уже ровно десять лет назад!

Внезапно позвонили в дверь — электрический колокольчик задергался торопливо и в нервном нетерпеливом ожидании, отчего под конец каждого удара мелодия мгновенно обрывалась, слышалось нечто вроде сдавленного похрипывания, потом бой бил снова и в тот миг снова захлебывался в электрической хрипотце металла.

Так могла звонить только жена, и он, удивляясь невиданно раннему ее возвращению, испугался одновременно — не случилось ли чего слишком серьезного, что Лидии Викторовне пришлось срочно возвращаться из театра.

«Не все сразу, не все сразу!» — громко предупреждая, успокаивающим голосом говорил Коновалов, подвигаясь в шлепанцах к двери и внутренне соображая, как действовать, с чего начать, если что случилось непредвиденное.

Звонок оборвал бой. Коновалов, справившись с замком, потянул дверь на себя и первую секунду, какие-то ее доли, никого не увидел в освещенном тусклой лампочкой коридоре. Неделю назад он лампочку эту вворачивал сам, так и не дождавшись, пока это сделает сосед, живущий напротив, — сосед не числился в скупердяях, но, наверное, смог бы месяцами выжидать, пока кто-нибудь, но не он, заменит перегоревшую двенадцатикопеечную лампочку.

На площадке стояла крохотная девчушка лет пяти, толстенькая и смышленая, при тонких косичках, забавно торчащих в стороны, в синем спортивном костюмчике и аккуратных белых сапожках. Незнакомая девчушка просительно смотрела на Коновалова снизу, почти от пола, красивыми карими глазами и молчала.

— Вот так подарок! — искренне восхитился Коновалов. — Ты к Мишке, маме тете Лиде или ко мне?

Но что-то заставило его поумерить свое восхищение, скорее всего то, что Коновалов понаслышался накануне от жены и соседей страшных россказней о случившихся где-то квартирных кражах и ротозействе жильцов, о подсылаемых ворами детишках и тетках, которые ходят по квартирам под видом всякого рода переписчиков, учетчиков и прочая и прочая, вытаскивают блокнот или тетрадку, просят у хозяев карандаш для записи, а когда те уходят за карандашом, тянут все ценное, что попадается на глаза и под руку, пока хозяин ищет карандаш, воришек и след простыл.

А один «активист» под видом сбора литературы для библиотеки, якобы отправляемой на БАМ, хаживал по домам и собирал в рюкзак особо ценные книги.