Владислав Владимиров - Закон Бернулли

«Ну, залетела ворона в высокие хоромы!» — иронично молвил здоровенный красавчик при галстуке, в строгом черном костюме. Он держал в могучих ручищах по большому чемодану, истекая по́том и щурясь как бы прицельно и оценивающе, но было видно, что прилетел он именно сюда, и дальше ему лететь ни к чему, хотя, возможно, и хотелось бы.

На бесхитростно-простой привокзальной площади, просматриваемой с низкого крыльца допотопного аэровокзала вдоль и поперек, жарилось на солнце несколько горбоносых, густо припудренных пылью грузовиков, затянутых выгоревшими добела брезентовыми тентами, — как понял Коновалов, эти машины исправно исполняли здесь обязанности автобусов. Они поджидали прилетевших. И точно — когда грузовики, сердито урча, довольно быстро разъехались, вместе с ними исчезли могучий здоровяк, его чемоданы и еще половина нетранзитных пассажиров. Остальные покорно принялись коротать время. Значит, все-таки не случайно здесь сели — надо было, и сели. Оставшиеся сдержанно молчали или переговаривались очень тихо. Иные мужчины курили нехотя на крыльце, чтобы как-то убить время — табак в несносную жару был особенно горек и противен. Иные пытались что-то вычитывать из пожелтевшей газеты, спрятанной за треснутым стеклом витрины. Из-за надежно закрытой двери буфета проникали запахи вездесущих пирожков с капустой и плохо сваренного кофе.

Неприятный дядя с гладкими волосами и крупногубым худым лицом, по всей вероятности, хронический курортник, вдохновляясь собственным красноречием, разворачивал правдивые истории о личном посещении сухумского о б е з ь я м н и к а и сочинского д р е н д р а р и я — вид чахлой зелени здешнего газона, щедро океросиненного самолетными выхлопами, с его рассказами соперничал как хромой воробей с заморской жар-птицей. За фанерной перегородкой справочного бюро еще громче орал телевизор. Слушать его и словоохотливого члена профсоюза было выше сил. Хотелось воды. Несколько автоматов, стоящих без навеса на прокаленном воздухе близ пары чахлых деревцев, так же надежно не желали поить жаждущих, и только крайний с обиженным шипеньем, отфыркиваясь и стуча, нехотя прыскал в подставленный стакан, единственный и щербатый, после каждой опущенной монетки слабо прогазированную горьковато-теплую воду. «Цивилизация, однако!» — пробормотал Коновалов, не отдавая стакан крупногубому сказителю, а ставя стакан в отместку за его байки в сторонку. Сказитель, похоже, неслышно матюкнулся, но Коновалов весьма сочувственно глянул на желтую цистерну, красовавшуюся неподалеку от автоматов, с крупной надписью по бокам — «квас». Цистерна тоже была задраена надежно, и, чтобы на сей счет ни у кого не возникали искушающие, ложно обнадеживающие сомнения, некто очень категорично и распорядительно навесил на нее амбарного вида замок.

В сухой духоте павильончика автобусной остановки на деревянной лавке, сунув черную руку под небритую щеку, спал в счастливейшем уединении мужчина — видом отставший от своего рейса по причинам не всегда уважительным.

Но какими все это показалось Коновалову пустяками, когда он увидел, как, растревожив спящего мужика и шуганув к приземистым кустикам пыльного газона бродячего пса, на привокзальную площадь вырвался с бесшабашной радостью откуда-то из голой степи с того направления, где, по всем признакам, должен быть под таким жарким небом степной город, всамделишный свадебный кортеж — две серо-оранжевых легковушечки, а впереди горластый вездеходик, к пропыленному радиатору которого спиной прижималась большая златовласая кукла с растопыренными в стороны пухлыми ручками, словно боялась она гудящего сзади ее клаксона, этой серой пыли, вихрящейся из-под колес, пустоты площади и бешеной скорости. Ни жениха, ни невесты не успел разглядеть Коновалов, пока шумный кортеж свершал свой тщеславный вираж вкруг обалдевшей от жары площади. Но, несомненно, были же и невеста, и жених, раз так бесшабашно и разудало появилась здесь эта автотроица и так же стремительно исчезла с глаз долой — только пыль, поднятая колесами, надолго затмила солнце, а слабеющий вдали рокот автомобильных движков вскоре сменился нарастающим свистяще-слитным и тугим гулом опробуемых турбин: наконец-то их самолет готовился взлететь.

Вместе со всеми Коновалов шел обратно горячим бетоном к трапу, не отворачиваясь от плотного, жесткого, как сухая доска, ветра, безмолвно сожалея, что не увидел счастливых, как говаривали в старину, лиц брачащихся.