Альберт Лиханов - Встречи

Нина то и дело посматривала на солдат, которые суетились у стрелок, и мысленно их подгоняла: «Скорее! Скорее!»

В голове состава чернел паровоз. Он стоял то тихий и неслышный, будто дремал, то вдруг оживал и с громким сердитым шипением весь окутывался клубами пара. Изредка приглушенно, но требовательно посвистывал: тоже торопил солдат.

Вагон у Нины был переполнен. Она закрыла его и побежала за водой. У водокачки, уцелевшей при бомбежке и еще не взорванной нашими саперами, прислонившись к ее холодной кирпичной стене, сидел на земле раненый с перебинтованными ниже колен ногами. Был он белобрыс, худ и синеглаз, по возрасту совсем мальчишка. Наклоняясь к крану, Нина встретилась с ним взглядом и не выдержала, отвернулась. В глазах у него были боль, усталость, тупое безразличие ко всему. Когда она подошла, в них зажглась надежда. «Помоги мне!» — говорил его взгляд.

Она, опустив голову, наливала воду в ведро. Злилась, ругала и оправдывала себя: «Я-то при чем? Вон их сколько остается… Да мы, может, еще и сами-то отсюда не выберемся…»

— Сестра… — прошептал раненый. — Сестренка…

Голос у него был слабый, как у больного ребенка. И сам он был беспомощен и беззащитен, как ребенок. У Нины защемило сердце: «Убьют ведь его фрицы… Прикончат… Зачем он им, безногий-то?..»

— Сестреночка…

Ей вдруг стало невыносимо жаль его по-бабьи, по-матерински, как собственного сына, которого у нее еще не было и, возможно, никогда не будет. «Взять разве? А куда? И так один у другого на голове… В угол куда-нибудь посажу… Возьму! Возьму его!»

— Ну! — бросила она сердито. — Чего у тебя? Сам-то можешь идти?

— Не могу…

Нина выплеснула из ведра воду: — На, держи! — сунула ему ведро. Подняла раненого и на руках потащила к вагону. Он обнял ее за шею и улыбался благодарно и виновато. А она все больше жалела его и дивилась своей жалости: «Что это такое со мной? Вроде, ни одного раньше так не жалела. Молод уж больно. И слаб. А я — вон какая здоровая!»

— Как зовут-то тебя? — спросила Нина, устраивая парня на полу в проходе.

— Коля, — сказал он. — Коля Сидоров.

И ответ его тоже растрогал: «Не Николаем назвался, а Колей».

Она принялась размещать, устраивать поудобнее других своих раненых. Те просили пить, есть, жаловались на духоту, требовали сменить повязку.

— Сестра! Врача давай! Не могу больше!

— Кормить когда будешь, сестра?

— «Утку», сестра!

Она отвечала, что врач скоро придет, что накормит всех в пути, тащила «утку». За едой идти сейчас нельзя было: эшелон вот-вот мог тронуться.

— Ну, как ты? — склонилась она над Колей, пробегая мимо.

— Поесть бы… — прошептал он. — Хоть бы кусочек…

Нина не выдержала, схватила ведра, выскочила из вагона и помчалась в голову состава, где находилась кухня. Она получила ведро каши, полдюжины буханок черного хлеба и впробеги пустилась обратно.

Эшелон тронулся. Паровоз взял с места рывком и стал набирать ход. Она поняла: к себе не успеет. Сунула ведра на подножку первого поравнявшегося с ней вагона, вскочила сама. Теперь все в порядке!

Она хотела войти в вагон, но сколько ни нажимала на ручку, ни напирала плечом на дверь, дверь не открывалась. «Чего закрылись?» Нина принялась колотить кулаком по железной стенке.

— Откройте! Откройте!

Гремя на стрелках, на стыках рельсов, рывками убыстряя бег, раскачиваясь из стороны в сторону, поезд стремительно вырвался из паутины пристанционных путей. Но к нему уже бежали немцы. Нина стояла на подножке, вся побледнев, замерев от страха: «Ой! Да что же теперь? Что будет-то?»

Немецкие автоматчики вели вдоль полотна нашего командира. Он передвигался с трудом, припадая на ногу. Его толкали в спину стволами автоматов. Фуражки на нем не было. Седые волосы его развевались на ветру. Нина на минуту забыла о себе, о своем страхе, хотела крикнуть командиру: «Сюда беги! Прыгай ко мне!» Хотела крикнуть, позвать, но рот не раскрывался.

Когда состав поравнялся с немцами, они остановились и принялись строчить из автоматов по вагонам. «Что же они делают? Зачем стреляют? — возмутилось все в Нине. — Ведь там раненые! Ведь они могут поубивать их!» Она словно не понимала, что немцы затем и стреляют, чтобы перебить раненых.

Один из фрицев, очкастый, долговязый, увидел ее, осклабился, закричал что-то, тыча пальцем в ее сторону. Второй вскинул автомат. Выстрелил он или нет, Нина не поняла: пули до нее не дошли.

На нее снова нахлынул страх: «Если попадут в меня, ранят, только бы сознания не потерять, не свалиться!» Она крепче вцепилась в поручни. Твердила одно и то же, приказывала себе: «Смотри не отпускайся! Смотри не падай!»