Александр Авдеенко - В поте лица своего

Американские консультанты в полушубках, валенках, в шапках-ушанках, с трубками и сигаретами в зубах стояли в сторонке, дымили, о чем-то между собой лопотали и беспрестанно поглядывали на часы: дескать, пора, господа-товарищи, давно пора выдавать плавку. Нет, никто из них не смеялся, не злорадствовал, лица у всех были как у каменных баб.

Шесть часов сверх положенного срока мы колдовали около лётки: пытались пробить ее пиками, прожечь кислородной струей. Израсходовали весь запас кислородных трубок. Работать больше нечем. Позвонили в Свердловск, в обком. Оттуда прислали аварийный самолет с трубками, и мы опять стали огнем вгрызаться в намертво запечатанную лётку. Еще час, еще два вгрызаемся, а чугуна нет и нет. А народ ждет. А сорокаградусный мороз жмет. А ветер дует с севера, несет сухой снег. Тысячи людей топают ногами. Танцуют. Борются. Бьют друг друга. Кулаками без драки размахивают. Костры из подручного материала творят. Все пустили в ход, чтобы согреться, не уйти, не прозевать, когда хлынет чугун. А мистеры с часами тоже не уходят, свое караулят.

Плавятся пики, которыми мы вместе с кислородной струей тараним лётку, а чугуна нет и нет. Кто не в курсе нашего доменного дела да посмелее, те хватают остывшие комки расплавленных пик, принимая их за слитки первого чугуна, и убегают с добычей, счастливые.

Долго мы еще промучились, пока достали чугун. Он не потоком хлынул, а поплелся тощим ручейком. Ничего! И ручейка строителям хватало для великого праздника. В тысячи глоток закричали: «Ура!» Мало дала чугуна первая плавка. Еле-еле нацедили чуть больше половины ковша. Наш инженер Сурнин сопровождал единственный чугуновоз до разливочной машины. Разлить плавку по мульдам не успели. Большая ее часть закозлилась, замерзла в ковше. Вот какими героями были мы, первачи!.. Да! Это ж надо понять, почувствовать!.. Вопросы есть?

— Есть! Скажи, Леня, ты обо всем этом рассказывал своему Федору?

— Тыщу раз. И не только ему. Во всех наших ремесленных училищах выступаю с воспоминаниями о первой пятилетке. Перед комсомолией ораторствую. Да! Полезная вещь — говорить людям чистую правду: какими мы были, с чего начали наступление и куда дошли. И каждый разумный молодой человек понимает, что его наставник-батько не в готовом виде, шик да блеск, появился на свет, а с шишками и синяками, не сразу встал на ноги и побежал семимильными шагами. Ползал немало, шкандыбал, спотыкался. Все было, пока вырос. Да!.. Чего молчишь? Согласен со мной или возражаешь?

— Согласен. Характер человека рождается в труде, закаляется трудом и лучше всего, надежнее всего выковывается в трудное время, в борьбе с препятствиями, в нужде, в лишениях. Истина не новая. Давай рассказывай дальше.

— Что дальше было? Охонюшки! Серго Орджоникидзе выступил на XVII съезде партии. И сказал во всеуслышанье, для всего народа, что мы сгубили первую свою домну. И на себя принял нашу беду. Про мистера Хейвена тоже вспомнил. Вот какой прямой, правдивый да совестливый был нарком, наш наставник. Его речь напечатана в «Правде». Я своими глазами читал ее. Ах, товарищ Серго! Дорогой наш отец и брат! В молодости я дважды встречался с ним. Один раз тут, в другой раз в Москве. Даже обедал у него на даче. Было такое дело. Об этом я потом расскажу. Интересная была история.

Скажи, могли мы не сгубить домну в сорокаградусный мороз да при убогих кадрах? Бывалых горновых у нас тогда было мало: раз, два — и все. Какие подручные окружали меня в тысяча девятьсот тридцать втором? Голые энтузиасты. Без всякого доменного образования. И вообще не письменные, как говорят у нас в Донбассе. По левую мою руку убирает скрап вчерашний плотник, который даже свою фамилию в денежной ведомости написать не может, крестиками отбояривается. По правую мою руку разделывает канаву бетонщик, не знающий, что за буквой А следует буква Б. Позади меня грузит на носилки огнеупорную глину для лёточной массы тоже безграмотный пахарь, мужик мужиком. А над нами, впереди нас, вокруг нас висят лозунги «Даешь тыщу тонн чугуна в сутки!», «Овладеем передовой техникой!», «Освоим в кратчайший срок проектную мощность!», «Догоним и перегоним!»

Догоняли и перегоняли, а сами не умели готовить огнеупорную массу. Горно у нас получалось сырым и нередко стреляло чугуном по своим. Один раз так пальнуло, что вынесло целый холодильник. Хорошо, что без жертв обошлось. Вот оно как! Имели мы за душой мало, а страна требовала от нас много, как от великанов. И что ты думаешь! Со временем мы и стали великанами. Поверили в нас, и мы сами в себя поверили. Я вот про себя скажу. В Макеевке я и не слыхал про пушку Брозиуса, а здесь лицом к лицу столкнулся с ней — и не испугался. Обуздал, бешеную, в самый короткий срок и здорово заработал на освоении иностранной техники. Премировал меня начальник строительства Губарь шубой. Поверишь, лучшей не было в городе. Черная. Дубленка из романовской овчины. Воротник каракулевый. Не шуба, а печка! Дали мне еще ведро меда и брус масла. На продовольственной базе я оставил свои старые, истоптанные, разъединственные ботинки и отправился в барак в новеньких скороходах, скрипучих, на толстой подошве, с белыми подковками. Загляденье, а не обувка. Ну и попировали мы в тот день с братвой! К вечеру от масла и меда осталось только одно сладкое воспоминание.