Александр Авдеенко - В поте лица своего

Он с удовольствием рассмеялся — от того, что сказал, и от того, что собирался сказать.

— Ну. Добрались мы до Москвы. И тут укусила меня бешеная муха. Не гуляка я вообще, а загулял. Вино ударило в голову. Стал я делать смотрины всем московским ресторанам. «Метрополь»!.. «Националь»!.. «Арагви»!.. Дальше «Арагви» не пробился — деньги кончились. Прогулял даже новенький пиджак. Вот как раскупечился. Да! Это ж надо понимать! Отрезвел и на свежую голову стал думать и гадать, как домой добираться, где достать денег на бензин и хлеб. Случись такая беда со мной в Макеевке или Магнитке, я бы дал сигнал бедствия — и друзья бы выручили. А в Москве — ни друга, ни товарища, ни знакомого. Как же быть? Жене телеграмму отбить: прогулялся, мол, бесшабашник, вышли деньжат? Стыдно!

И меня осенила шальная мысль. Пойду к Серго! Слышал я, что он привечает дома и директоров заводов, и нашего брата рабочего. Ну, пробился на дачу к нему. С шиком на автомобиле подъехал. Серго сразу узнал, кто я, откуда.

«А, Леонид Иванович! Какими судьбами в Москве?»

«На премиальной машине прикатил, товарищ нарком. Обновил ее на наших роскошных дорогах. Обмыл в Каме, Волге и Москва-реке».

«Своим ходом в Москву?»

«Своим. И без единой поломки. Хорошую машину сделали горьковчане. На обратном пути я каждому встречному и поперечному про эту хорошую машину трубить буду».

«Правильно! И получится у вас не просто автопробег. Агитационный автопробег. Давайте пообедаем, Леонид Иванович, а то Зинаида Гавриловна боится, что борщ остынет. Садитесь вот сюда, слева, чтобы я вас лучше слышал. Как там комбинат».

«Набирает градусы, Григорий Константинович, растет. Вторую мартеновскую печь и блюминг пустили. Третья домна вошла в ритм. Все идет хорошо. И город приводится в порядок после вашей суровой критики».

«Ну, а вы, лично вы, как живете?»

«Хорошо!»

«А почему глаза грустные? Почему растерянное лицо? Почему нет былой уверенности и задора? Я помню вас, Леонид Иванович, веселым и отважным. Что-нибудь случилось?»

«Случилось, Григорий Константинович».

И я ему все рассказал. Ничего не утаил. Выслушал он меня не с каменным лицом, как бы это сделал Булатов. Не списал в утиль. Переглядывался с Зинаидой Гавриловной и улыбался: вот, дескать, какой мой друг Крамаренко ухарь-купец! Да! Когда я кончил рассказывать о своих ресторанных похождениях, он рассмеялся.

«И ты за два дня ухитрился прогулять все свои отпускные и дорожные деньги с пиджаком в придачу?!»

«Прогулял бы и больше, если бы не опустели карманы. Всех угощал, кто хотел выпить за мой родной комбинат».

«Ах, ты пил за свой комбинат? Ну, тогда другое дело».

И опять залился смехом. Смеется и спрашивает:

«Скажи, Леонид Иваныч, как же ты автомобиль ухитрился не прогулять? Неужели не было соблазна продать? Или не нашлось покупателя?»

«Было и то, и другое, Григорий Константинович. Но я сдержался. Ваш подарок мне дороже всяких денег. Простите, товарищ нарком, что так оскандалился. Первый и последний раз».

«Ничего, ничего, Леша, это бывает. Особенно с молодыми. Хорошо, что ты ко мне пришел со своей бедой. Благодарю за доверие…»

Повел меня в свой кабинет, достал из стола деньги и не считая сунул мне в руку. Я стоял перед ним как перед доменным огнем — весь горел и потел. От стыда, конечно.

«Ничего, ничего, Леша, бывает. Бери, дорогой. Деньги у тебя появились, а положить некуда — пиджака нет. Сейчас и это дело уладим».

Позвонил в наркомат, сказал своему помощнику Семушкину, чтобы тот помог мне срочно обмундироваться… Вот как закончилась первая половина моего автопробега на премиальной машине. Хорош я был гусь, а? Н-да! Это ж надо понимать, когда надо казнить, а когда миловать.

И рассказчик хлопнул себя ладонями по коленям, откинул назад, как олень, голову, рассмеялся от души. Я тоже смеялся вместе с ним.

Человеку ничто человеческое не чуждо. Он же, Леня, реальный, а не легендарный Прометей. И не на вершине высоченной колонны, не на небесах обитает, а на земле живет со всеми ее соблазнами. В мелочах он нередко бывал ниже самого себя, но в главном, в труде, всегда оставался на уровне великой эпохи. Живи и здравствуй, веселый, смешливый, любознательный, грешивший в молодости Прометей! Такой ты мне в тысячу раз дороже, чем мраморный, гранитный или золотой [1] Прототипом Леонида Ивановича Крамаренко послужил Георгий Иванович Герасимов, действительный герой девяти наших пятилеток. О нем немало рассказано мною в документальной книге «Войди в огонь, в котором я горю». .