Ян Винецкий - Человек идет в гору

…Вчера на допросе Сладковский рассказал Огневу о той памятной ночи.

Виктор плыл позади всех. Река была широкой и быстрой.

Виктора отнесло вниз и он судорожно боролся с течением. За спиной остался берег, знакомый до последней травинки. С каждым взмахом руки холод все больше сковывал тело, проникал в душу.

Сильный ветер гнал высокие, недобро ворчавшие волны, и Виктору казалось, что он различал слова:

«Куда ты? Поворачивай назад! Впереди тьма и холод. А дома каждый куст — защита. Поворачивай!»

Он не замечал, что плыл все медленней, удаляясь от товарищей, которые стали теперь едва различимы в обагренной заревом ночи.

«Степан впереди! — кольнула острая мысль, но тут же поднялось возражение: — Степан гордый. Не хочет признать поражение. Он всегда был одержимый… это с детства! А я осторожный… — он глянул на взорванный мост, что уткнулся в воду почернелыми, скрюченными балками. — Так и армия наша — взорвана, разбита…

Фашист весь мир раздавил и нет от него спасения, нет!..»

— Нет! — пробормотал он хрипло и круто повернул обратно. Теперь он взмахивал руками решительно и быстро.

Течением прибило его к крутому обрыву, илистому и скользкому.

Виктор, дрожа от озноба, пытался выбраться на берег, но срывался и падал, больно ушибаясь о прибрежные острые камни.

Он ухватился за крепкую лозину, но она вырвалась, ударив его по лицу, скользкая и холодная.

— О, чорт! — выругался он в бессильной злобе на этот крутой берег, не пускавший его к родному дому…

— Степа-а! — простонала Лиза. Сердце зашлось от радости и вместе от непоправимой беды.

Степан обнял ее и от острой, нестерпимой боли закрыл глаза. Ох, как он ждал этой встречи, сколько стылых ночей согревала мечта о ней!

«Пусть мечта будет как аккумулятор», — вспомнил он слова Лизы, когда она с ним прощалась. Да, мечта была для него аккумулятором. И не рядом с концентратом пшенной каши, как пошутил тогда Виктор, а в сердце нес Степан мечту.

Он искал Лизу всюду: писал в центральное эвакобюро, приезжал в город, где они родились, там никто не мог ничего сказать ни о ней, ни о ее родных. Он знал, что Лиза не может обмануть, и если о ней ничего не слышно, если она не приехала в родной город, значит, ее нет в живых.

И все-таки упрямо мечталось о встрече, донимала тоска…

Тяжка была исповедь Лизы. Задыхаясь и подавляя рыдание, рассказала она, как узнала от Виктора о гибели Степана, как преодолевала свое горе в труде, как полюбила потом Добрывечера.

Иван отвернулся к окну, ссутулился, притих, будто в страхе остановился перед пропастью: «Степан… она никогда мне не говорила о нем… И о Сладковском…»

— Пусть он заплатит и по нашему счету, — сказала Лиза, подняв на Степана заплаканные глаза.

— Заплатит?

Есть ли такая пуля, что вместит в себе всю ярость и боль, все горе Степана? Нет такой справедливой пули!

Он поглядел Лизе в глаза. Они были попрежнему чистые, глубокие, только дрожала в них, закипая, горестная слеза.

Он держал ее ладони — горячие, нервно вздрагивающие и не было сил оторваться от них…

Заплакал ребенок. Иван шагнул к кроватке, бережно взял его на руки — розового, горластого, отчаянно рвавшегося из тесного плена пеленок.

На бронзовом от загара лбу Степана дрогнули брови.

— Что ж… желаю тебе счастья.

Он с трудом разжал пальцы, высвободил ее ладони и решительно шагнул из комнаты.

Лиза вскинула руки, будто хотела позвать его, потом, шатаясь, подошла к кровати и, упав лицом в подушку, глухо зарыдала.

Чардынцев ясно видел: главным на новом этапе работы завода было всемерное расширение передового опыта технологов. Каждый день поступали станки, краны, прессы.

— Запевка ваша! — говорил он технологам. — Покажите, на что вы способны!

Теперь, после заседания, перечитывая решение парткома, он мысленно оглядывал второй механический. «Вытянули! — подумал он с удовлетворением. — Не хуже, а кое в чем и лучше других работаем. И уже принимаются решения об использовании нашего опыта». Алексей Степанович вспомнил, как, исправляя ошибку Гусева, он перебросил во второй механический восемнадцать коммунистов. Партийная организация окрепла, приняла в свои ряды новых товарищей — Ваню Никифорова, Аннушку, Сабира Ахметова, Ивана и Лизу Добрывечер.

Чардынцев задумчиво улыбнулся: сегодня в столовой Тоня рассказала ему, что получила сразу пять заявлений с просьбой о приеме в кандидаты партии.