Ян Винецкий - Человек идет в гору

— Познакомьтесь. Моя мама, — сказал он тихо.

Потому, как встретилась с ней доверчиво-восхищенным взглядом молодая женщина, как вспыхнули ее щеки стыдливым румянцем, поняла Степанида, что идти отныне этой синеглазой рядом с Алешей по одной тропе жизни.

Радость прихлынула к сердцу жаркой волной, но ничем не выдала своего счастья старая мать: улыбнулась с ласковой степенностью, протянула Тоне темную, в тугих узлах сухожилий руку.

По знаку Яши Зайцева, струнный оркестр рассыпал звонкие горошины частушек, и на скамейке в цветистом сарафане и малиновом платочке поднялась черноглазая Гульнур. Ямочки на щеках светились лукавыми лучиками, ресницы наполовину закрывали глаза, а тонкие крылья бровей ломала шутливая обида:

— Пр-равильно-о! — закричали из-за стола ребята.

— Такая невеста, что дежка без теста!

Гульнур упрямо подняла голову.

— Др-ругой разговор! — уже ласковей отозвались мужские голоса.

Гульнур победно топнула ногой. Брови широко и вольно вынеслись над сияющими, широко открытыми глазами.

— Молодец девка! — громко похвалил дед Никифор. — Знает, чем приворожить! — Раскатистый смех заплескался в роще…

Николай Петрович вбирал в себя ароматы, звуки, улыбки этого чудесного, необыкновенного вечера. В напряженной работе последних лет над своим истребителем он не успевал пооглядеться, «прикинуть, чего достигли другие», как он называл поездки на заводы своего министерства.

Теперь он встретился с колхозниками, осмотрел гидростанцию, послушал рассказы Сани Коноплева о трансформаторных подстанциях, заземлительных контурах, новой, своей, системе водоспуска и с внутренним изумлением увидел, как далеко шагнула деревня в том великом походе, что исторически совсем недавно начался в нашей стране.

Тенью набежала мысль о Сладковском. Николай Петрович нахмурился. «Чем ярче свет нашей жизни, тем изворотливее и гнуснее враги. Мы должны быть зоркими, о, какими зоркими!»

Танюша вышла на середину, сверкая перламутром ладов баяна.

Она взяла знакомый аккорд, и все дружно подхватили:

«Да, широка моя страна, — пел и взволнованно думал Николай Петрович, — и как хорошо, как радостно, что охранять эту ширь, эти леса и поля, этих чудесных людей будет теперь и мой истребитель»…

Старики, сплетая бороды, вели долгую застольную беседу. Молодые танцевали, уходили парами в густую луговую темь сказать друг другу заветное, либо просто напиться росистой и пьянящей, как хмель, тишины.

А баян Танюши, развернув во всю ширь расписанную радугой грудь, пел до третьих петухов про родину, про любовь, про счастье.

Саня Коноплев стоял у щита управления, следил за стрелками амперметров, вслушивался в шум воды у турбины, в танюшин баян, в жаркие толчки своего сердца.

Ярко горели огни над селом.