Ян Винецкий - Человек идет в гору

— Так! — резко выдохнул директор, будто ставил точку над принятым уже решением. Он глубоко затянулся трубкой. — Приступим к испытаниям, — и он поднялся первым, дав понять, что совещание окончено.

Бирин тщательно осмотрел самолет. Осмотр еще больше укрепил в нем уверенность, что машина не должна входить в плоский штопор. Когда он садился в кабину, провожающие с трудом скрывали тревогу.

Павел Павлович долго пробовал мотор, резко меняя обороты, проверяя надежность регулировки, и, наконец, дал сигнал убрать тормозные колодки. Через полминуты он был уже в воздухе.

Летчик осторожно проверил управление рулями, пролетел над аэродромом, плавно развернулся вправо и влево, потом, положив машину в глубокий вираж, стал смело кружить в небе.

Кабины на крыльях совершенно изменили привычный вид «ПО-2», и он казался каким-то диковинным трехмоторным самолетом.

— Ведет себя отлично! — доложил Бирин после посадки.

В кабины на крыльях загрузили вместо людей тяжелые мешки с песком. Залили полные баки горючего. В самолет сел Николай.

Александр Иванович пристально следил за ним.

— Николай Петрович, вылезайте! — сказал он тоном, не допускающим возражений. — По программе испытаний в задней кабине самолета должен находиться мешок с песком.

— Зачем неоправданно рисковать? — поддержали Солнцева члены комиссии.

— Нет, нет! — решительно сказал Николай, застегиваясь привязными ремнями. — Во-первых, отдавая предпочтение мешку с песком, вы тем самым оскорбляете меня и, во-вторых… — он посмотрел в сторону Солнцева… — иных инженеров это убеждает больше самых точных расчетов!..

Бирин дал полный газ мотору, и самолет, пробежав больше обычного, взлетел. Он плавно набрал высоту и вскоре исчез в бледном мареве неба.

Через час самолет вернулся, и Бирин на рулежке высунул руку с поднятым вверх большим пальцем.

Военный представитель крепко пожал руку Николаю:

— Вы добились исключительно удачного решения. Вместо одного человека, самолет сможет брать троих, причем двух тяжело раненных. И главное, получена возможность существующий самолетный парк быстро переключать на перевозку раненых.

— Ну, теперь уже поздравляю вас окончательно! — обнял Николая Быстров.

Директор пригласил Николая и Солнцева в свою машину. Серые глаза его лучились радостью.

— Александр Иванович, возьмите на себя руководство подготовкой чертежей и технологических карт. Через три дня запустим в серию.

— Хорошо, — холодно ответил Солнцев и отвернулся.

Николай отворил дверь, и сразу пахнуло на него родным, волнующим, грустным. Анны не было. Глебушка спал. Лицо его побледнело, осунулось. Мать сказала, что Анна пошла на работу.

Марфа Ивановна часто заморгала, краем платка утерла слезы.

— Лица на ней не стало: почернела вся, глаза ввалились. На Глебушку все смотрит и плачет…

«Марфа Ивановна, — говорит, — родимая, за сыночком смотрите. Одна на вас только надежда. Николай, знаете, какой у нас непутевый: за ним самим, что за малым дитем, ходить надобно». — Извелась я с ней. «Куда ты, — говорю, — матушка, собираешься? Лукавый тебя что ли опутал? Где же это видано, чтобы баба сама дите бросала и на войну, ровно солдат, уходила?»

«Нельзя мне сидеть, Марфа Ивановна, — говорит, — Советская власть меня учила, доктором сделала, а теперь я помочь ей должна».

«Неужто ты одна у Советской власти-то?» — спрашиваю.

«Все и должны подняться. А я за себя в ответе перед ней».

Николай понял, что тревожило Анну в эти дни. Его самого волновали те же мысли и чувства, та же боль колола сердце. И хотя он хорошо понимал и одобрял ее решение, ему стало тяжело от сознания, что ветер войны уже разрушает их семью.

Сын проснулся. Николай прижался к нему небритым лицом.

— Папа, вчера было страшно. Стреляли из пушек.

«Бедный ты мой мальчик! — думал Николай, прислушиваясь к дыханию Глебушки. — Тебе будет тяжелее моего. Для тебя ведь мама — все: и солнце, и песня, и сказка…»

Вечером пришла Анна. По тому, как она кинулась к нему и, схватив руку, долго не выпускала, как смотрела глубокими и печальными глазами, — Николай понял, что это — прощание. Он хотел спросить, почему она так поторопилась, не посоветовалась, не сказала ему даже, но сидел молча и жадно вслушивался в ее голос.

— На площади Революции роют укрытия, — глухо проговорила Анна. Николай угрюмо молчал, и Анна круто изменила направление разговора. — Ну, как твой самолет, инженер? — громко спросила она, стараясь казаться веселой и непринужденной. Это ей плохо удавалось. На лбу собирались морщины, глаза оставались строгими.