Андрей Меркулов - Крылья земли

Из машины ничего не было видно, но все смотрели на крыло. Оно все так же рассекало встречный воздух, так же ровно гудели оба двигателя, и пламени нигде больше не было видно.

Только теперь Женя понял, что это не входило в обычный порядок полета. Он вспомнил сердитое лицо штурмана, когда тот сказал, что ни за что нельзя ручаться в воздухе.

— Ну, кажется, все обошлось. Может быть, не придется бросать машину…

Слушая быстрый разговор инженеров, Женя заметил, как при этих словах Иван Петрович болезненно сморщил свое полное лицо.

— Может быть, не придется. Неужели бросим такую машину? Ведь сколько мы возились с ней! Костров дотянет до посадки, — сказал он уверенно, — сейчас где-нибудь у города сядем, минуты уже остались.

Лес внизу оборвался, они летели над какими-то деревянными домами, близко был виден город.

— Почему же может загореться мотор? — спросил Женя.

— Кто же знает. Новый двигатель. Не так легко это осваивать. На земле разберемся, — неохотно ответил бортинженер.

Самолет шел все ниже, отчетливо были видны дороги, дома величиной со спичечную коробку. На крутом повороте он накренился, земля стала ближе, мелькнуло шоссе, небольшая речка, — самолет делал круг, выбирая место для посадки. Значит, дело было серьезное, и они едва не попали в настоящую аварию в воздухе. Жене было очень обидно, что такой интересный перелет омрачился неприятным событием. Но теперь все это прошло быстрее, чем он о чем-либо догадался толком. И он успокоился и стал следить за посадкой.

Он не сразу понял, почему вдруг почти над ухом его раздался чей-то крик и грубая ругань; все четверо инженеров опять смотрели на крыло, и он тоже посмотрел и увидел — уже совершенно отчетливо, — что по всему крылу рвалось яркое пламя. Мелькнуло внизу какое-то поле, люди, зачем-то бегущие по этому полю. Крыло вспыхнуло сразу, когда Костров уже шел к земле.

Поле, которое он вынужден был выбрать для посадки, оказалось слишком невелико, чтобы без риска посадить тяжелую машину; кроме того, оно было пересечено канавой. Пришлось снова поднять горящую машину и итти дальше; город и поле уже не были видны, самолет опять летел над лесом. Пламя теперь стало меньше, но не исчезло, и бледные его концы соскальзывали с крыла, растворяясь в воздухе.

— Приказ командира: оставить машину! — резко сказал кто-то.

В эту минуту Женя увидел штурмана Васильева. Все стали надевать парашюты. Дальше все было как во сне. Васильев вдруг заметил Женю и посмотрел удивленно: очевидно, не узнал и не сразу понял, зачем он здесь. Потом он взял его за плечи, поднял со скамьи, встряхнул и стал быстро надевать на него парашют.

— Я не знаю только, как прыгнуть, — слабо сказал Женя. Ему было страшно и в то же время стыдно отнимать у штурмана время.

— Не надо волноваться, я вам все объясню, — как-то неожиданно тепло сказал штурман, — пойдемте со мной…

И он повел Женю под руку к хвостовому люку. Там уже собрались почти все. Стоя в затылок друг к другу, они, казалось, спокойно подходили к люку, как будто делали обычное дело. Люк уже открыли, и ветер, врываясь в самолет, развевал на окошках шторки. Инженеры остановились и обняли друг друга; потом Иван Петрович махнул рукой всем, бросился в люк и сразу исчез из поля зрения, остался где-то за самолетом; Женя смотрел и как будто видел и не видел, как люди покидают машину. И он вспомнил, что так еще и не удалось поговорить с Костровым, — это было очень обидно. Подошла и его очередь прыгать. Рядом с ним стоял Васильев, а за Васильевым — высокий с суровым лицом человек. Женя вспомнил: это был бортрадист Кайданов.

— Кольцо я вам привяжу к веревке, парашют раскроется сам, — говорил Васильев. — Очнетесь в воздухе, держитесь за стропы. У земли подожмите ноги.

Ковригин подошел к люку, из которого рвался ветер. Так же как и все другие, он махнул рукой Васильеву. Вдруг в эту секунду он увидел сквозь весь самолет далеко впереди в стеклянном колпаке человеческую фигуру; человек сидел в кресле пилота; казалось, что он сидит спокойно, как за рулем автомашины.

— А как же Костров? — спросил Женя.

— Он уйдет последним, вместе со мной, — нетерпеливо сказал Васильев. — Ну, скорее, не бойтесь! Разожмите руки и падайте. Только не смотрите вниз, закройте лучше глаза.

Женя молча кивнул и хотел ступить в люк. Но когда нога не нашла уже больше опоры, он не смог не посмотреть вниз и увидел под собой далекую мелькающую землю, как дым, растянутые над ней не то полосы тумана, не то клочья облаков и ощутил всем телом страшную пустоту, и эта бездонная пустота вошла в него и сковала снежным холодом и сердце, и мозг его, и тело. Больше он уже ничего не помнил.