Андрей Меркулов - Крылья земли

Корнев шел и думал о том, что эти северные люди — такие же люди, как и те, которых он знал на фронте и которых больше всего научился уважать, — те, кто не любит много говорить, но всегда молча и сразу делает больше других. Он почувствовал, как что-то крепкое и суровое связывает его с ними: и с толстым подвижным Буровым, и с молчаливым Хохловым, и с отличным бортмехаником, обжорой Костей Строевым, и со старым летчиком Орловым с «шаврушки», который, когда выпьет, называет себя «хозяином Севера»… Больше всех он был виноват перед Суботиным, несправедливо считая его сухим формалистом, таким же, как Селиванов: очевидно, в обычной повседневной работе люди открываются не сразу, не так, как на войне. Как бы там ни было, Корнев был рад тому, что он с ними; обида здесь не должна иметь значения; можно поругаться во время работы, но главное было в том, чтобы вместе делать одно общее дело.

Через два часа они вышли приблизительно к месту встречи; зажгли костер, подбросили в него гнилушек — белый дым потянулся кверху. Буров крикнул — в ответ послышались голоса. Через десять минут они встретились. Корнев увидел двух людей с усталыми небритыми лицами. Это были техник-геодезист Панков и рабочий Путеев, оба были одеты в лыжные штаны и кожаные куртки поверх фуфаек. Корнев посмотрел на их ноги — обувь была изодрана, кое-как подвязана веревками. На земле, на резиновой лодке лежала женщина — техник-геодезист Ирина Петровна Азарина. До того как заболеть, она была начальником их маленькой партии. Корнев увидел ее бледное лицо с широко открытыми глазами; она была без сознания и никого не узнавала; три дня тому назад она оступилась при переходе через ручей и упала в холодную воду. Началось воспаление легких.

Азарину заставили выпить спирта; она перестала бредить и заснула. Панкова и Путеева сначала накормили: последнее время они сидели на самом скудном пайке. После этого пошли обратно. Азарину несли на реглане.

К машине добрались в два часа дня. Солнце начало спускаться: в тундре в августе солнце заходит уже в четыре часа. Строев, заметив их еще издали, запустил моторы.

Подойдя к самолету, Суботин внимательно осмотрел песчаную косу, на которой они сели: она была коротка и ненадежна для взлета, тем более, что вес машины увеличился — теперь с ними были еще три человека со снаряжением.

— Надо снять груз, — решил он. — Сложим его здесь, потом заберут.

Из машины стали вынимать ящики — с этим рейсом они везли в Буранск патефоны.

— Срочный груз, из-за которого Селиванов запретил менять маршрут, — хмуро проговорил Корнев.

Пятьдесят патефонов оставили в тундре у песчаной косы — машина сразу стала легче на четверть тонны.

Когда взлетели, внизу снова заметили ненца на оленьей упряжке; его олени попрежнему бежали ровным шагом, пересекая тундру. Ненец приближался к песчаной косе, откуда только что взлетел самолет.

— Вот будет ему удивление, когда найдет в тундре пятьдесят патефонов! — сказал Костя Строев.

— Зря не оставили записки, — заметил Буров. — Ненцы очень честный народ. Он еще, чего доброго, начнет их возить к нам на факторию. Ведь он не знает, что мы завтра заберем их самолетом…

Ирина Азарина все так же неподвижно лежала в самолете — на месте, очищенном в фюзеляже от вынутого груза. Корнев перед взлетом укрыл ее своим регланом. «Успеем довезти или, нет? — думал он. — Ведь из Кадыма еще надо лететь в Буранск, в Кадыме нет больницы».

Через десять минут после взлета они нашли гидроплан Орлова. На этот раз не пришлось выбирать место посадки: летчик сам наломал груды сучьев и выложил ими посадочный знак «Т».

— Использовал подручные средства, — усмехнулся Костя Строев. — Это еще что! Я сначала тоже учился на летчика, потом уже меня медицинская комиссия не пропустила, и пришлось перейти на технику… У нас в училище начальник учебной части был выдающийся подхалим. По радио сообщили, что сейчас сядет самолет генерала из округа, а посадочный знак не был выложен. И в ту же минуту видим, летит «Ут-2», не наша машина. Можно было бы и без знака обойтись, ничего страшного нет, но начальник учебной части позвал соратников, и они легли на землю: двое вдоль друг за другом, один поперек. Машина села. Они встали с земли и видят, выходит из самолета какой-то сержант и говорит: «Спасибо, братцы, а то я заблудился, пришлось у вас сесть». Пока они материли сержанта, прилетел генерал, а подхалимский знак-то уже встал, и пришлось генералу совсем без знака садиться…