Антти Тимонен - В заливе ветров

Матрена снова стала носить широкополую шляпу с яркой лентой, такую же, как тогда, в деревне. Но Воронов, кажется, и этого не замечал. А она издали следила за каждым его шагом и, когда он выезжал из Туулилахти, начинала скучать.

Кирьянен жил вместе с Койвуненом в просторной комнате. Хозяйством они занимались по очереди и делали все сами. Кирьянен боялся, что чужой человек может перепутать его бумаги, Койвунен же доказывал, что женщина никогда не вымоет пол так чисто, как мужчина.

Оба они были вдовцами, считались даже родственниками. Койвунен был женат на сестре Кирьянена. Жена умерла еще задолго до войны, но Койвунен так и не завел новой семьи. А жена Кирьянена, уехав в эвакуацию тяжело больной, умерла в пути, оставив маленькую дочь Марию. Девочку взяли к себе знакомые. Теперь Мария уже заканчивала университет в Петрозаводске.

Кирьянен, поднявшись на крыльцо, торопливо открыл почтовый ящик. Оттуда выпал синенький конверт. Он сразу узнал почерк и с довольным видом сунул письмо в карман. Ему очень хотелось прочитать письмо немедленно, но сдержался — у него вошло в привычку читать письма дочери перед пылающим очагом, пока кипит кофе. Сняв шинель, он проворно затопил печь, наполнил чайник водой и пододвинул качалку к печке. Теперь можно было приняться за чтение.

Письмо было, как всегда, короткое, но, по мнению отца, в нем было сказано все, что следовало. Такими же были и его письма к дочери. Оба они писали друг другу, что здоровы, один работает, а другая учится попрежнему и что ничего нового не произошло. Никто из них не писал, что скучает и ждет встречи. В сегодняшнем письме, однако, было и кое-что новое. Мария писала, что ей предлагают путевку в дом отдыха на юг и, если отец не возражает, она поедет туда сразу же после экзаменов и лишь под осень приедет в Туулилахти. Что он мог возразить? Кирьянен даже самому себе не хотел признаться, как это опечалило его. Он начал деловито подсчитывать, сколько денег надо отправить на дорогу Марии, хотя дочь и не просила об этом.

Кирьянен и не заметил, как мысли его вернулись к привычным делам. Он поморщился, вспомнив свой утренний разговор с Александровым. Нет, не так нужно было с ним говорить. Все эта проклятая неуверенность. «Всегда наше дело с тобой страдает, — сказал Александров, когда Кирьянен сообщил ему об аварии плотины. — Людей нам теперь не дадут, а может, даже отнимут». Правда, Кирьянен тут же ответил и, пожалуй, неплохо, что плотина тоже н а ш е дело. Но тот только презрительно прищурил глаза. Вот воспитывай такого… эгоиста производственного. Да еще когда чувствуешь, что он тебе в работе не очень доверяет… Может, не надо было Кирьянену уходить из гаража? Эта мысль не раз уже мелькала у него в голове. Нет, это было бы неправильно. Кирьянен даже мотнул головой. Не так уж плохо идут у него дела. Лебедки он ведь сам наладил. Александров и так и этак осматривал — все было правильно… И, в конце концов, не надо уж так переживать, что Александров не согласился, когда Кирьянен посоветовал ему привлечь к монтажу станции Колю Никулина и Кюллиева. «Ничего, Петр Иванович, думаешь, ты один шьешь, а другие только порют? Может, и из нас швецы выйдут!»

Кирьянен взял со стола письмо дочери, чтобы спрятать его. «Надо бы съездить в Петрозаводск, повидать Марию. Не скоро теперь увидимся». Но эту мысль он тотчас отстранил. Не время, да еще секретарю парторганизации. Он побывал пока только в двух бригадах. Что-то случилось с людьми после аварии плотины. Не то чтобы работать стали меньше, даже наоборот, но какой-то холодок чувствуется. Собрал коммунистов бригады — надеялся, что будет разговор по душам, и не получилось, надо прямо это признать. Не нашел, видно, настоящих слов. И опять он вспомнил то время, когда работал шофером, вспомнил последнюю зиму. Дорога была плохая и вывозка леса задерживалась. Потом дорогу отремонтировали, но уже трудно было наверстать упущенное. Кирьянен договорился с напарником сделать вместо трех рейсов четыре. На другой день еще два шофера сделали по четыре рейса. А потом в четвертый рейс поехали все. И разговор с людьми был короткий, куда короче вчерашнего. Но тогда он действовал примером, — сам себе ответил Кирьянен. Потому-то и было проще… И вновь вспомнился утренний разговор с Александровым. Кирьянен и раньше замечал, что Александров любит говорить: «Моя мастерская… Я сделаю…» «Надо будет ему сказать, что так говорить нехорошо, — подумал Кирьянен. — А Воронов такой же: «Я решил, я приказываю»… Вот и расхолаживают они людей».