Владимир Кудинов - Сполохи

— Попробовать или запустить?

— Запустить.

— Разве есть гарантии, что твоя картошка не попадет к нам на обеденный стол?

— Какие тут могут быть гарантии! Если упорядочат систему закупок, тогда другое дело… Высокоурожайный сорт, идущий на смену самовырождающемуся «палачанскому».

Помолчали. Словно угадывая мысли Людмилы, Шапчиц продолжил с извинительными нотками в голосе:

— И отказываться ведь от него не могу — столько лет работы…

— И докторскую тебе принес, — в тон ему сказала Люда.

— Спать с умной женщиной — все равно, что спать с Аристотелем, — усмехнулся Шапчиц. — Это еще в средние века было сказано… Что ж, докторская! Все мы сильны задним умом. Я потому и вернулся сюда, чтоб поближе быть к работам твоего отца. А своему сорту я теперь не хозяин.

Люда повернулась к Шапчицу. На ее груди в глубоком вырезе платья скромным огнем вспыхнул камешек топаза, оправленный в легкое серебро. Бронислав отодвинул его и коснулся губами молочной кожи.

«Газик», в котором до недавнего времени ездили разве что только председатели колхозов, поднялся по дороге к центральному корпусу НИИ.

Это приехал председатель «Партизана» Юлий Петрович Кучинский.

Кучинский сравнительно молод, — ему лет тридцать пять, он подвижен, деятелен и быстр умом. И вообще, это неунывающий человек: такие и на раскаленной сковороде в аду, подпрыгивая, весело орут: «Подкиньте, дров!.. Керосину плесните!..»

Кучинский сам вел машину и теперь, выбравшись из нее, с удовольствием размялся.

В вестибюле у стенки за столиком сидела вахтерша, милая интеллигентная старушка, по-домашнему пила чаек. Это не страж порядка, пропуска здесь ни к чему, она скорее для справок — кто из ученых на месте, кто в поле, кто уехал в город, кто захворал (это ж не комсомольско-молодежный штаб, ученый народ-то в летах). А может, ее здесь посадили просто затем, чтоб занять человека в его преклонные годы?

Кучинский, поздоровавшись, подарил ей несколько цветков сон-травы (остальные он оставил для Люды) и хотел было взбежать по лестнице, как старушка сказала:

— Я видела, что Иван Терентьевич утром входил в институт, но сейчас, по прошествии нескольких часов, я затрудняюсь с ответом, здесь ли он. Нет, бог весть где Иван Терентьевич — то ли проглядела, то ли запамятовала…

Кучинский весело улыбался, слушая вахтершу. Старушка была на редкость словоохотлива.

Он ткнулся в кабинет Значонка, но там никого не оказалось. Кабинет был невелик, здесь стояло лишь два стола, вешалка у дверей да книжные шкафы у стен. Стол академика был завален рукописями и почтой.

— Так, — пробормотал Кучинский, — картошкой здесь и не пахнет.

Тогда он прошел в другой конец коридора, заглянул в лабораторию.

— Как живете, караси?

— Ничего себе, мерси!.. — Люда встала навстречу и, принимая цветы, привстав на цыпочки, потерлась щекою о смуглую щеку Кучинского, легонько обняла его.

— Привет, старина! — сказал Кучинский растерянно улыбнувшемуся Шапчицу.

— Здравствуй, председатель.

— Мы собираемся с Брониславом на «Песняров». Есть два билета. Поедешь с нами? Наверняка возьмем с рук третий — ведь ты везучий.

— Сегодня я буду занят, как говорил один знакомый штабс-капитан из Пуховичей, до половины двадцать первого, — с сожалением сказал Кучинский. — Колхоз!.. — дурашливо показал он себе на шею. — А жаль, очень жаль… Ну, ладно! Вы потом мне все споете. — Он засмеялся мелким, тихим, веселым смешком. — Я к вам лишь на минуту. Иван Терентьевич где?

— Уехал в город.

— Уже вернулся, — сказал Шапчиц. Он стоял у окна и глядел на институтский двор. — Пошел в картофелехранилище.

Из окошка были видны двор, дорога, хранилище. Туда и шел академик Значонок. И была какая-то скорбь в его фигуре, медленном шаге.

— Даже к нам не зашел, — тревожно сказала Люда.

— Когда будут поносить и гнать вас, — сказал Шапчиц, — радуйтесь: так гнали и пророков, бывших прежде вас…

— Ого! — быстро взглянул на него Кучинский. — Я пойду к папа́. — И вышел.

— Я не вправе, конечно, вмешиваться в твои отношения с Кучинским, — сказал Шапчиц Люде. — Хоть он тебе почти что брат… Но знаешь, мне как-то… — Он виновато улыбнулся.

Люда слушала его невнимательно.

— Люда!..

— О, господи! О чем ты?! — изумилась она.

Тучи ушли за горизонт, и над мокрой землею курился пар, чтобы назавтра пролиться новым дождем.

Так было изо дня в день в то перволетье: дожди и солнце.

На пустынном дворе у самого хранилища в моторе «Беларуси» копался молоденький тракторист. С крыши капнул голубь, и парнишка, задрав голову, долгим взглядом посмотрел на него.