Владимир Кудинов - Сполохи

Пикироваться со Значонком при всех было выше его сил.

— Ни один сорт не может сегодня сравниться с «палачанским» по урожайности, — тихо добавил Капранов. — И в этом наша с вами общая беда, Иван Терентьевич.

Вентилятор развернулся в его сторону, пошевелил листки бумаги, что лежали на столе, и, удовлетворенный, пошел вновь по полуокружности.

Никто не уходил, разговор — или спор? — Значонка с Капрановым касался каждого.

— Мне неловко повторять сто раз на день, но я вынужден делать это, — сказал Значонок. — Если на килограмм привеса, — он сердито показал на свое грузное тело, и все присутствующие сдержанно улыбнулись, — идет двенадцать килограммов «палачанского», то крахмалистых только шесть-семь. Об этом все знают? — обвел он взглядом собрание.

Об этом знали все.

— Крахмалистые требуют улучшенного агрофона, — слабо возразил Капранов.

— Ну и улучшайте!

Капранов пожал плечами.

— Культура поля всегда шла рука об руку с культурой человека, — помедлив, вздохнул он так искренне, что ему невольно посочувствовал бы любой сторонний наблюдатель — и в самом деле, не хватает еще кое-где этой культуры, черт бы ее побрал. — Я очень люблю старый анекдот о богатом американце, спросившем английского садовника, что такое культура, — продолжил он. — «Вам нравится этот газон?» — в свою очередь спросил садовник. — «Конечно! Как вы ухаживаете за ним?» — «Очень просто: подкапываю, поливаю, вношу удобрения, подстригаю…» — «Действительно, просто!» — воскликнул американец. — «Но вам с вашими миллионами не скоро удастся создать подобное, — грустно сказал садовник. — Ведь так надо делать изо дня в день в течение… трехсот лет. Вот это и есть культура».

— Анекдот хорош, хоть и не ко двору рассказан, — буркнул Значонок. — Мы уже сегодня в состоянии выполнить план по валу одними крахмалистыми. Надо только приложить руки.

— Сомневаюсь, — уронил Капранов, покачав головой.

— Так все же — сколько земли выделено под крахмалистые?

— Почти четверть от всех картофельных площадей.

— А обещали не менее трети… Выходит, «обсуждать будем коллегиально, решать буду я»?

Воцарилась неловкая тишина.

— Не все и мы решаем. Тем более я, — сказал наконец Капранов.

Сколько он знал Значонка, он всегда побаивался нежданной смены его настроения. Добродушный и ироничный Иван Терентьевич мог вспылить, стать желчным и занудливым. Тогда он не щадил ни твоего самолюбия, ни твоих седин, нисколько не беспокоился, что скажут о нем самом другие.

В этой непосредственности была бы определенная прелесть, не задевай она больных твоих струн.

А знал он Значонка с первых послевоенных лет — по окончании Тимирязевки работал у него на опытной станции. Но потом обстоятельства сложились так, что пришлось просить перевода, перейти с селекции картофеля на злаки, со злаков — на овощи. Ничего путного, понятно, выйти из этого не могло, ведь селекция — это долготерпение и постоянно чистое сердце. Приглашение перебраться в город Капранов встретил с облегчением.

Вспоминать о своей неудаче в науке Капранов не любил.

— Здесь я вижу пищевиков, — сказал Значонок, — а они умеют считать деньги и знают, что каждый дополнительный процент крахмала в клубнях приносит миллионные прибыли. А мы с тобой, Франц Иосифович, ради «вала», ради цифири и рапортов возим с полей воду.

— Иван Терентьевич!.. — с легкой укоризной сказал Капранов — мол, о чем мы говорим, кому-кому, а нам-то с вами хорошо все известно. И не надо сгущать краски.

— Конечно, за цифирью жизнь спокойней. А кому не хочется спокойной жизни? — насмешливо сказал Значонок.

— У нас было мало семян. К тому же хозяйства неохотно переходят на крахмалистые.

— Некоторые хозяйства, — въедливо уточнил Значонок.

— Да, — вынужден был согласиться Капранов.

— Потому что для них бульба — она и есть бульба, абы побольше. Совхозы и колхозы должны получать не только за вес картошки, но и за качество.

— И это верно, — кротко согласился Капранов. — Но ведь не сразу и Москва строилась. Подождем будущего года. У нас есть время все как следует обмозговать.

— Я не вправе был тешить себя надеждами, — задумчиво сказал Значонок, — вас нетрудно понять. И все же я надеялся на лучшее. Я надеялся на тебя, Франц Иосифович.

Значонок понимал, что в словах Капранова был свой резон. Но он знал и другое: если сегодня отнесешься к делу с прохладцей, завтра можешь застать все на прежних местах.