Юрий Сальников - Нет примирения!

Павлик еще успел уловить в рассказе Максима эту связь между приездом в Москву вьетнамского гостя и их собственным сегодняшним делом, но больше, по правде сказать, ничего не слышал, думая о своем, и только изредка просачивались в его сознание отдельные слова:

— Ханой… Страна юга…

Только прямой вопрос Академика вернул Павлика к действительности.

— Здорово ведь, верно?

— Что здорово?

— Так ты, значит, не слушал? Такая богатая история у этой страны…

— Стой, Академик! — вдруг схватил Павлик Максима за плечо, останавливаясь и устремив взгляд вперед.

— Что там? — спросил Максим и тоже замер…

— Клюквенный? Лимонный?

Шипит, брызжет бьющая в стакан струя воды. Но уже не грубая, пухлая, а нежная девичья рука отставляет стакан… Продает газировку Даша…

Сбоку от нее улыбается довольная Авдотья Мироновна…

— Даша!

Павлик подбежал, вырвал из ее рук стакан, обернулся к тетке:

— Ваша затея?

И снова к Даше:

— А ну!

Прежде чем отозвалась она, схватил ее за руку и потянул прочь.

Поражены стоящие в очереди. Но быстро ввела события в привычное русло не потерявшая самообладания Авдотья Мироновна. Гнусаво-равнодушно зазвучал ее голос:

— Клюквенный? Лимонный?

…А Павлик с Дашей идут по улице, обгоняя прохожих. Стремится не отставать от них Максим. Собственно, Даша не идет сама — ее тащит Павлик, крепко прижав локтем кисть девушки. На ходу бросает:

— Что придумала?!

Она с яростью пытается вырвать руку:

— А тебе что?

— Другой работы нет?

— А эта позорная?

Оглядываются прохожие.

— Пошли сюда, пошли, — подталкивает их Максим, увлекая в сторону от главной улицы.

И уже идет Даша по краю тротуара. За ней быстро вышагивает Павлик, торопится объяснить:

— Не работа плохая… Да что тебе-то в этом интересного? Я ведь знаю — это тетка… В восторге от своей торговли. Барыш, доход… Да разве тебе это надо? Послушай, Дашенька…

Идет она, высоко вскинув по-мальчишески подстриженную голову, не желая слушать, не желая разговаривать.

Павлик ловит ее за руку, она опять вырывает:

— Отстань!

И неожиданно оборачивается:

— Ну, что привязался, что? Да какую работу хочу, такую и выбираю! И не смей, не смей дальше идти за мной, слышишь?

Она уходит неприступная, чужая…

Опять оглядываются прохожие. Что-то усиленно жующий мальчишка, с пузатым зеленым бидоном, остановился, сгорая от любопытства.

— Пошли, — тянет Максим Павлика.

…Сквер. Скамейка. Движутся мимо люди. Шагают чьи-то ноги. Сжавшись, сгорбившись, сидит Павлик — уперся взглядом в землю.

Максим привалился к спинке скамейки. Не спускает с товарища настороженных глаз.

Низкое на закате солнце уже спряталось за каменными громадами зданий. Оно окрашивает одну половину городских строений в розовый цвет, а другая половина города густо-синяя, и кажется, что синее и красное перемешано в самом вечернем воздухе и от этого он одновременно прозрачно-теплый и сумеречно-прохладный.

С горечью говорит Павлик:

— Не могу я понять ее, Академик, не могу. Ведь как вначале было? Я же чувствовал, всей душой чувствовал… И в тот вечер в клубе все хорошо было, а потом… Запутал он ее, запутал! Ну скажи по совести, лучше он меня, что ли, да, лучше?

— Любовь — штука сложная, — говорит Максим неуверенно. — Есть вот, Павлуха, такая книжка: «В любовь надо верить»…

— Да что ты мне опять про свои книжки! Я про жизнь.

— Так ведь любовь во всех книжках описана.

— А мне от этого сейчас легче? Что сейчас-то делать?

— Ну, во-первых, не психовать! А то вот и занятия пропустили.

— Я тебя не держал. Мог идти.

— Это верно, мог, — согласился Максим и после паузы опять начал: — Вот есть еще такой выдающийся писатель французский, Стендаль. У него специальный труд про любовь составлен…

— Да что ты, смеешься надо мной? — вскочил Павлик.

— Стой, Павлуха! Ну что сердишься, чудак? Я же хочу как лучше… А если примеры разные из литературы беру, так это, может, тебе полезнее сейчас, чем то, что я сам думаю…

— А что ты сам думаешь?

— Да как тебе сказать, — Максим отводит глаза в сторону. — Я ведь опыта не имею…

— Это верно, — невесело смеется Павлик. — И ничего-то ты не скажешь мне, книжная твоя душа… Опутал он ее, опутал!

Максим посмотрел на Павлика странным взглядом:

— А если не опутал, Павлуха? Если она сама…