Василий Цаголов - Набат

Комиссар ткнул Яшу пальцем ниже пояса:

— А ведь можно и нужно избежать ранения. Зачем вы так широко отбрасываете ноги? Попробуйте еще разок.

Голос комиссара вползал в душу, и Яша двинулся вперед, правда, медленно, но уверенно.

Если бы можно было Славе сказать отцу одно слово! Крикнул бы: «Спасибо!» Какой он у него умница, добрый.

— Вот, вот. Получается же. По-моему, вы волновались в присутствии командира полка. Правда?

— Да… Так точно!

Слушая отца, Слава радовался за него и мучился оттого, что не может выразить свои чувства открыто. Когда он прибыл к отцу по направлению военкомата, всю ночь, оставшись наедине, переговорили обо всем и условились: никто не должен знать, что они родные. Никто, даже командир полка, и что не будут искать встреч, пусть все будет как у остальных.

— Ну, а теперь вставайте, — комиссар посмотрел Яше в глаза. — В гражданскую войну нас никто не обучал, суровую науку мы сами постигали в бою… Умирать, товарищи, без надобности никто из нас не имеет права. Победи врага и останься в живых — это настоящий подвиг. Поэтому чем требовательнее будут командиры к вам — тем выше выучка. Вспомните, как говорил Суворов: «Трудно в учебе, зато легко в бою». Ну, что же, товарищи, продолжайте занятие. До свидания!

Комиссар в последний момент посмотрел на сына, Славик улыбнулся ему в ответ: «Спасибо, па!»

Когда комиссар удалился, вернулся Веревкин и, как ни в чем не бывало, разрешил устроить перекур.

— Слушай, малец, — обратился Яша к Славе. — Ты Ганькин и комиссар Ганькин.

— Ну и что? — насторожился Слава.

— Странно.

— Ничего странного: мало на свете Ивановых, Петровых, — огрызнулся Слава.

— Много, и все же…

— Ну и вот, а почему не могут встретиться Ганькины? Почему? — наседал Слава. — Сказать нечего?

— Нечего.

— А ну, кончайте перебирать комиссара, — повысил голос сержант, и бойцы умолкли.

После занятий взвод совершил бросок в расположение части. О случившемся сержант не проронил ни слова, так что никто во взводе ничего не знал, и лейтенанту не доложил. И за это Яша в душе был благодарен ему.

В казарме бойцы сбросили с себя снаряжение и с песней, всей ротой, зашагали в столовую. Но что это? У раздаточного окна столпились бойцы, а между ними сновали младшие командиры и то умоляюще, то горячо уговаривали:

— Да что вы, братцы, бузите.

— Известное дело — черви овощные.

Бойцы, однако, оставались безучастными к уговорам.

Оценив обстановку, сержант Веревкин вытащил из-за голенища сапога деревянную ложку и направился к раздаточной, хлопнул дном котелка о жирный подоконник.

— Эй, кашевары, где вы там?

Не сразу появился тощий, долговязый повар и, не решаясь подойти к окну, пробасил издалека:

— Ну, чего разорался?

Рядом с сержантом стояло его отделение, и когда он увидел бойцов, то готов был обнять каждого.

— Давай жрать! — прикрикнул одессит. — Да живей поворачивайся, ишь разъелись на казенных харчах.

Повар не поверил ушам своим, переспросил:

— Борща хотите? Правда?

— Ну чего выкатил бельмы? — Веревкин уперся руками в подоконник: — Мы не брезгуны.

— Сказано тебе, клади погуще да пожирней, ишь руки дрожат… Отчего все ваше поварское отродье такое жадное?

Яша оглянулся на друзей.

— Петро, чего ворон ловишь, дурень. Славка, не зевай.

Красноармейцы сохраняли строй, ничем не проявляя своего отношения к происходящему.

Долговязый зачерпнул черпаком из котла, ловко наполнил выстроившиеся котелки ароматным варевом.

— Милые, ешьте, голубчики! Всю жизнь буду вам благодарен, — угодливо лепетал повар.

— Врешь, это ты сейчас добренький, а завтра зверь-зверем будешь. Ишь, расшаркался, — Яша обеими руками взял котелок.

— Да что ты? Вчерась я тебе добавку дал.

— Дал на донышке.

Прежде чем уйти, Яша переспросил:

— Это ты для одного навалил или на весь взвод?

Веревкин уселся за длинный, сколоченный из грубых досок стол и молча принялся за еду.

— Разрешите, товарищ сержант.

Яша затанцевал на месте, поспешно поставил котелок на стол и подул на пальцы.

Рядом с ним сел Асланбек, потом Петро, Слава и все, не мешкая, навалились на борщ.

Внимание бойцов отвлекла открытая машина командира полка: комиссар стоял рядом с шофером, сложив руки на ветровом стекле. Бойцы оживились, поваров же как ветром сдуло.

Не прерывая еды, Слава смотрел исподлобья, радуясь случаю увидеть еще раз отца.

Машина резко затормозила у столовой. Комиссар, ни на кого не глядя, размеренным шагом прошел к раздаточной, позвал повара и, когда появился долговязый, негромко спросил: