Василий Цаголов - Набат

За низкой калиткой вильнул коротким обрубком высокий лохматый пес, и растроганный Асланбек потрепал ему загривок, присел, обнял за большую голову, но его внимание отвлекло чье-то едва слышное причитание, и он посмотрел в сторону соседей: не оттуда ли? Не похоже. Тихо у них. Быстрым шагом пересек двор, рванул на себя дверь: у очага сидела мать, уткнувшись лицом в колени. Сын никогда не видел ее плачущей и не знал, что подумать, стоял, теряясь в догадках.

Мать подняла голову, концом косынки утерла глаза:

— Война, сынок! Немцы напали на нас… О-хо! Где твои братья, что с ними?

Она снова ткнулась лицом в колени.

Пораженный услышанным, Асланбек вбежал и остановился перед ней.

— Немцы?! Кто тебе сказал? Ты не ослышалась?

Он выскочил из сакли, снова вернулся:

— Я схожу к Буту.

Заправив под косынку выбившиеся волосы, мать проговорила:

— Буту ушел на войну.

— Что?!

Сын подскочил на месте.

— Как так на войну? А меня почему не позвал?

— И Бола, Дзантемир, Ахполат ушли…

Размахивая руками, Асланбек бегал по комнате:

— Какой позор! Кто-нибудь еще остался в ауле, кроме меня? Почему ты не послала за мной?

Асланбек остановился перед матерью:

— Нана, в горы я не вернусь! Собери меня в дорогу.

— Что ты еще надумал? — встревожилась мать.

Сын присел перед ней на корточки, взял ее за руки, прижал их к своим небритым щекам. Руки были теплые, ласковые, удивительно мягкие.

— Ты хочешь удержать меня? Тебе не будет стыдно смотреть отцу в глаза? Что подумает о нас Тасо? Он на всем свете один… Ты сказала…

— Замолчи.

Мать обняла сына за голову, положила на колени, взъерошила волосы, густые, жесткие, и он на миг вернулся в свое детство. Кончилось оно с арестом отца.

— Посоветуйся с Тасо, — попросила мать.

Поднялся сын, положил руки на бедра:

— Смотри, какой я большой.

— Да, ты вырос быстро, не заметила.

— А ты посылаешь меня к Тасо. Мужчина я!

— Он друг… твоего отца!

Сын старался говорить так, чтобы не обидеть ее своим возражением.

— Я уже посоветовался с отцом, он вот здесь, — Асланбек постучал себя по груди. — Я уйду сейчас, пока не проснулся аул. Ты передашь Тасо, что…

— Так скоро?

Встала мать, провела дрожащими пальцами по лицу сына, не выдержала, заплакала тихо, беззвучно.

Она не утирала слезы, и они текли по ее лицу. Ладонью утирал их сын, не зная, как успокоить ее.

Сам едва не расплакался, с трудом удержался и, совладев с собой, твердым голосом произнес:

— Мне не с кем прощаться… Боюсь, не догоню Буту.

Перевела мать дыхание, и он ушел в свою комнату.

Когда Дунетхан заглянула к нему, он выдвигал ящики письменного стола, что-то искал.

— Нана, где мои значки?

— Значки?

— Да… А, вспомнил, в шкатулке.

Поверх морских ракушек (он школьником ездил в пионерский лагерь на берег Черного моря) лежали значки «ГТО» и «Ворошиловский стрелок».

— Зачем они тебе?

— Надо, нана, пусть знают, что Асланбек Каруоев, сын Хадзыбатыра, умеет стрелять!

Вздохнула мать, прошептала:

— Господи…

Асланбек же обрадовался, как ребенок:

— Вот хорошо, что нашлись!

Недолго думая, нацепил значки на черную сатиновую рубаху. Что же он еще должен был сделать? Да, оставить записку. Тут же, стоя, размашистым торопливым почерком набросал карандашом в тетради: «Залина, я ушел на фронт. Жди меня. Асланбек». Записку положил на чернильницу. Попросить мать передать записку постеснялся, надеялся на то, что сама обнаружит и отнесет Залине.

Во дворе его ждала мать с хордзеном.

У ног вертелся пес, Асланбек порывисто притянул его к себе. Небо посерело. Молча дошли до калитки. Постояли. О чем было говорить? Молча обнялись и, когда он уже был готов повернуться к ней спиной, — повисла на нем, зарыдала.

— Нана, не надо… Разве в доме случилось несчастье?

— Боюсь…

— Ничего не случится со мной.

— Береги себя.

— Ну, конечно.

— Не простудись.

— Что ты!

— Встретишь наших, кланяйся.

— Обязательно. Пойду, нана.

— Иди. Пусть от тебя к нам доходят хорошие вести, и чтобы ты не задержался в пути, когда пойдешь назад, домой.

— Да, нана.

Неумело поцеловал ее, вскинул на плечо хордзен и зашагал по дороге…

Утром пришел бригадир, присел к столу, повертел в руках записку Асланбека, подумал о том, как бы успеть собрать сено в копны, а уже к зиме поближе вернутся из армии мужчины и перетащат к аулу: вспомнил, что в ларек до сих пор не завезли керосин, соль…

Отодвинул Тасо записку к массивной стеклянной чернильнице и, опершись о край стола, встал, засунул большой палец за широкий ремень, расправил гимнастерку. И ремень с надраенной бляхой-звездочкой, и темно-синюю гимнастерку ему подарил дальний родственник, служивший летчиком где-то на Севере.