Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

У меня вдруг зарождается мыслишка, от которой я начинаю смеяться. «А впрочем, зря смеешься, человек, — говорю я сам себе. — Это, может, и разумно, что ты задумал написать письмо своему будущему потомку».

И вот пишу:

«Дорогой мой сын, здравствуй. Вот тебе уже и два года, и ты кое-что разумеешь в этой жизни. Так знай же, что твой отец сейчас на войне, бьется с фашистами. Я тут, конечно, не один. Если кто-нибудь спросит, где твой отец, отвечай смело: воюет за Родину, против ненавистных фашистов…

«Ну и что ж, что воюет?» — спросят тебя.

«Воюет и победит! — отвечай ты. — Потому что он не один и, как все наши воины, любит Родину. И пусть, сынок, это письмо лежит у тебя в колыбели до моего возвращения. Если я вернусь жив и здоров…»

«Если вернешься? А почему ты можешь не вернуться?» — спросишь ты, сын мой.

«Как сказать? Вернусь, конечно. Но все может быть, здесь ведь война, фронт… И люди здесь погибают».

Я воюю против врагов нашей Родины. Я очень люблю свою землю, сынок, вот эту землю и это небо. Я гражданин страны, имя которой превыше всего для меня. Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик.

И ты, сынок, люби нашу Родину, с первых шагов своих люби. Без этого, сынок, жизнь не имеет смысла, а человек — души. А я хочу, чтобы у тебя была большая душа, как у моих товарищей-солдат, сражающихся в этих укрытых ветками окопах. И еще, сынок, я хочу, чтоб ты стал военным, слышишь? Эта война кончится нашей победой, потому что дело наше правое. Но на этом не все войны кончатся. Когда-нибудь может снова случиться война. И пусть ты будешь готов защищать свою Родину. Когда-нибудь…»

Что это Сахнов волоком тащит по траншее? А, ящик с минами. Значит, привезли наконец. Я помогаю ему донести, и он тут же поворачивается, чтоб уйти за следующим ящиком, но я его останавливаю:

— Давай покурим. И отдохни немного… Знаешь, что я пишу?

— Вижу, что письмо.

— Да, но кому?

Сахнов пожимает плечами. Он запыхался от усталости и курит неохотно, равнодушно.

— Сыну я пишу!..

— Какому еще сыну? — изумляется Сахнов. — Вы ведь даже не женаты.

— Да, но я пишу своему будущему сыну.

Сахнов внимательно всматривается в меня: уж не тронулся ли умом?

— От кого же у вас будет потомство, сын?..

— От Маро. Она меня ждет.

— А Шура?..

Я невольно вздрагиваю и прячу глаза.

— Конечно, может, и от Шуры. Но так или иначе, у меня должен быть сын. А почему бы ему не быть, батько? Почему?..

— Э-эх, сынок! — вздыхает Сахнов. — Да разве я против! Только ничего-то я не понимаю. Как это получается: человек еще и не женился вовсе, а уже пишет письмо сыну. И ведь не известно еще, выживет ли. Оно конечно, не нам гадать, может, и выживете. Но при чем тут сын, и как это вообще…

Он смолкает, а потом снова продолжает тоном человека, смирившегося с бедой:

— Ну что ж, читайте, послушаю, если вам хочется.

Я читаю ему письмо и чувствую у себя в голосе какую-то предательскую дрожь. Кончаю читать, поднимаю взгляд на Сахнова, а у него глаза полны слез. Я обнимаю его.

— Чего плачешь-то?

— Не смеяться же, — вздыхает он. — Вы такой еще молодой, а какую заботу на плечи взвалили, уж и сына задумали заиметь, вон судьбу его даже решаете…

— Ты считаешь это сумасшествием, Сахнов?

— Нет, почему же? Радуюсь за вас, молодых. Хорошее поколение. И нам с вами будет легче…

Он тяжело поднялся с места.

— Пойду-ка я за своим грузом.

Я еще продолжил письмо. Писал, писал. А потом взял да и разорвал его. У всякого письма должен быть адресат. Мое письмо не имеет адресата. Нет у меня сына, и Маро так далеко от меня.

— До свиданья, сын мой!..

Старшина роты принес хлеба. Раздал его по взводам, а там еще и по расчетам поделили, на каждого солдата. Дают не на вес, а на глаз. И так наловчились, что точно подгадывают — хоть взвесь для проверки. Хлеба теперь хватает, солдаты мои даже сушат, на черный день. Много их было, но боятся люди, что и впереди еще немало будет черных этих дней.

Маленькая ручонка тянется к старшине. Просит хлеба:

«Дай и мне…»

Я закрываю глаза. Да ведь это же мой сын, мой будущий сын. Маленький еще, а пришел. Помочь отцу своему, воевать пришел. А Сахнов не верил, что у меня будет сын. И зачем только я разорвал письмо? Вот бы отдал сыну, он прочитал бы…

Решил сходить на могилу Филиппова. Это недалеко от моих позиций, шагов сто к реке спуститься, на злополучном плацдарме. Я ведь своими руками зарыл Ивана. Попробовал было еще и камень найти, большой, плоский, чтобы по нашему, армянскому, обычаю положить на могилу, но камней здесь нет. Пришлось только надмогильным столбиком ограничиться с именем Ивана на нем.