Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Почему чепухой?

— Потому что она тебя не звала... И какое ты имеешь право преследовать девушку, если она уходит с другим?.. Даже если это Мыкола.

— Савин, пойдем домой!.. Черт знает, что сегодня со мной.

— Чего это ты? Давай еще потанцуем, с ребятами поговорим.

— Пошли, Алексей! — мягче и спокойнее сказал он.

Признаться откровенно, мне не хотелось оставлять его одного, тем более если он скис. Постепенно его настроение передалось мне. Свет в зале потускнел, музыканты фальшивили, духота раздражала.

На улице свежий с морозцем воздух приятно защекотал ноздри. Словно по команде мы глубоко вздохнули и пошли освещенной аллеей парка. У больших матовых фонарей мельтешили мелкие снежинки.

Геннадий поежился и совсем неожиданно предложил вернуться.

— Идем, идем, — тащил я его. — Раз вышли, все.

— Так не хочется домой, — упирался Геннадий.

— Пошли тогда дышать, бродить по улицам, смотришь, еще и повеселимся.

Тягнырядно все-таки немного подобрел к нам и делал вид, что взялся за работу серьезно. Когда мы входили в цех под пронзительный визг двери, Мыкола с гаечными ключами показывался из-под верстака и недовольно щурил на нас заплывшие жиром глаза.

— Здоров табе! — приветствовал Геннадий. Генка спепиально так здоровался с Тягнырядно, потому что, как бы с ним ни поздоровались, тот не отвечал.

Повесив лампы и самоспасатели на гвоздь, мы прочли каракули начальника.

— Хлопцы, вам Батанов велел проверить линию.

— Какую?

— Воздушную. — Больше Мыкола нам ничего не сообшил. Мы переглянулись с Генкой и решили ехать в шахту.

— О какой линии толковал Мыкола?

— А я что, доктор? Если бы дельное, Батанов написал.

У ствола наткнулись на слепую лошадь, которую выдали из шахты. Мы часто видели ее под землей. Там она чувствовала себя куда уверенней. Не хуже зрячей таскала вагоны, понимал каждый окрик коногона. После работы она шла на конюшню, заслышав стук приближающихся вагонов или шаги идущих на смену шахтеров, останавливалась и ждала, пока проедет партия, пройдут люди. И никто не подозревал, что лошадь слепая.

Первый раз мы встретили ее с Генкой на верхнем штреке одного из добычных участков. Заслышав стук вагонов, мы прижались к кровле штрека. В этом месте порода здорово поджала, крепление не выдержало — осело. Стук партии совсем был рядом, в это время до нас дошло, что вагоны здесь пройдут вплотную. Генка крикнул мне и метнулся от партии. Но я растерялся, замер на месте и еще плотнее прижался к кровле. Стук груженых вагонов и тяжелое дыхание лошади... И вдруг я услышал хруст собственных костей. «Вот и все!» — мелькнула мысль. Ко мне вернулось сознание оттого, что Геннадий дернул меня за плечо.

— Смотри! — крикнул он в самое ухо. Совсем рядом по-собачьи сидела лошадь, чтобы остановить вагоны, ей пришлось, сдерживая партию, сесть на задние ноги, передними она уперлась в шпалу, которая и затрещала под копытами. — Видишь, она слепая.

Я увидел бельма глаз, похожие на голубиные яйца.

— Давно работает в шахте... Я думал, тебе амба! — Геннадий потрепал лошадь по гриве, потом мы с трудом протиснулись между крышей и вагоном. Услышав наши шаги, она встала, и вагоны, погромыхивая, покатились к стволу. — Она даже одна ходит.

Коногони работал у самого забоя, разгружая вагоны с лесом.

— Ты почему лошадь гоняешь одну? — набросился на него я, совсем оправившись от испута.

— Да еще слепую! — поддержал друг.

— Сами вы слепые. Пока она отвезет породу, я разгружу вагоны. Мы с ней работаем на равных. Понятно?

— Понятно... Но, смотри, инспектор по технике безопасности попутает, попадет тебе крепенько!..

— Пусть путает, на то он и инспектор! — весело ответил коногон.

Сейчас на лошадь жалко было смотреть. Ноги у нее дрожали. Она чутко вслушивалась в земные звуки, задирала голову и, поджав хвост, бестолково металась. На морде лошади уздечки не было. Коногон вел ее за толстую пеньковую веревку, конец которой небрежно был завязан двойным узлом на шее.

— Ген, узнаешь ее?

— Да. Ишь, как она боится, совсем отвыкла от этого мира...

— Успокойся, дурочка, — говорил коногон, — чего боишься? Ты на земле, вон солнце, снежок...

— Черт знает что! — возмутился друг. — Когда уж везде освоют гировозы!

— Скоро, раз они появились.

— Я бы таким конягам памятники ставил.

Возвращаясь в цех, мы еще в коридоре услышали голос Батанова.

— Слышь, орет?

— Тебе что, в новинку?..

— На Мыколу, наверно.