Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Врешь, все-то ты врешь, Алтынбек, — в голосе Маматая послышались отчаянные нотки. — Тебе самому чужими руками выдвинуться захотелось…

— Не путай, Маматай, государственные интересы с моими личными, — чуть ли не взвизгнул от бешенства и страха Алтынбек.

— Государственные интересы… Громкие словеса, главный инженер! Ты давно уже их подменил своими личными. Иначе как объяснить такое: работы, в сущности, по пуску линии сорваны, линия законсервирована на неопределенное время…

— С приказами государственными не спорят, а выполняют, Каипов! Очень жаль, что ты этого до сих пор не усвоил.

— Не прикрывайся государством, еще раз говорю — гибель Хакимбая не имеет к нему никакого отношения.

— На все есть закон и суд!.. И не тебе меня совестить! — не сдержался Алтынбек, хотя понимал, что открытый бой для него весьма опасен.

— Концы-то ты умеешь прятать! Да только все это до поры до времени… И не такие ловкачи, как ты, проваливались… Помни хотя бы об этом, Алтынбек, раз совестью природа обошла.

Хлопнув дверью кабинета, Маматай, разгоряченный разговором, бросился вниз по лестнице к себе, решив, что ни за что не оставит без внимания общественности все эти паучьи делишки Саякова и с его отцом, и с гибелью Хакимбая, доведет разоблачение этого ловкача до конца, выведет его на чистую воду, обязательно выведет, даже если ради этого придется ему, Маматаю, потревожить начальство и уважаемых, занятых людей…

А Алтынбек после ухода Маматая долго ходил, вернее, бегал из угла в угол, пытаясь успокоиться, обдумать весь разговор по порядку. «Ох, шайтан, как назло, спички кончились», — вспомнил он, вышел на широкий лестничный пролет и столкнулся с Кукаревым, который, сильно опираясь на свою палку, отдыхал на площадке. Алтынбек было хотел у него прикурить, но, прежде чем вымолвил слово, встретился с иссиня-стальным, жестким взглядом парторга, осуждающим и непреклонным, и не выдержал, потупился, пробежал мимо, наконец поняв, как трудно теперь будет ему на комбинате.

Немало сил и времени пришлось потратить Маматаю, чтобы собрать вместе все заинтересованные и так или иначе причастные к тем давним событиям стороны. В большом обширном кабинете самого директора комбината сидели лицом к лицу краснощекий, могучий председатель колхоза Торобек Баясов и суровый, похожий на подраненного беркута Кукарев, настороженный, с сузившимися от напряжения зрачками Алтынбек Саяков и старый, смущавшийся в непривычной обстановке, взъерошенный Каип. Тут же были и Жапар-ака, и сам Маматай, взволнованный и старающийся держать себя в руках.

Усы у старика Каипа топорщились еще больше чем обычно, и он почти не выпускал их кончики из плохо гнущихся пальцев — то закручивал, то снова разглаживал, как будто тем самым помогая себе находить нужные слова в своих сбивчивых воспоминаниях о прошедших событиях. Казалось, как будто он не рассказывал, а выспрашивал сам себя, мол, так ли все было, Каип, и, вспомнив какую-либо подробность, радовался, как ребенок подарку, радостно подтверждал: «Так, Каип, все так и было…»

…Молодой тогда он был — моложе Маматая! — и красавец. Брови длинные, как у Маматая теперь, и нос ровный. А уж смелый и решительный — таких в округе поискать, рубил сплеча, не считаясь ни с чином, ни со званием… И жмотом Каип никогда не был, земляки подтвердят, ровесники, конечно… Что тут удивляться, если оказался он одним из первых в комсомоле и в активистах кишлака. Вот и Торобек не даст соврать ему! Они с Торобеком и стали сельским ядром и оплотом Советской власти. Их так и звали солдатами Комитета крестьян и сельсовета…

От своих гордых воспоминаний старый Каип даже помолодел, приосанился — грудь колесом и усы воинственные в разные стороны. Только вот слов, чтобы описать давние подвиги и воспламененность собственного духа, Каипу явно не хватало, и он возмещал этот пробел широким жестом и покашливанием в кулак.

— Вах, и повоевали мы с кулачьим отребьем, вроде вот деда этого молодца! — Каип многозначительно махнул рукой в сторону Алтынбека Саякова. — Только хитрец он известный… Такого голыми руками не возьмешь, — вдруг поблек голосом Каип, как бы признаваясь в совершенной своей беспомощности. И все увидели, какой он старый и усохший: разве что усы по-прежнему придавали ему воинственности и самоуважения.

В то время и примкнул к комсомольцам, стал правой рукой Торобека и Каипа Сарманбек, а был он сыном Атабая, брата Мурзакарима. Племянник бая, местного мироеда, — комсомолец! Виданное ли дело? Да только попробуй придерись: Сарманбек не только не сказал отцу и братьям, что они включены в списки кулаков, но и сам помогал при их высылке… Преданность делу революции — налицо. Сам уездный уполномоченный партии Жапар Суранчиев выразил тогда благодарность Сарманбеку Атабаеву!..