Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Так вот, — в нерешительности почесал в затылке старик, — каюсь, пришлось участвовать и мне в одном деле с басмачами по указке Мурзакарима… при расстреле колхозно-партийного руководства… Достался мне Жапар-ака тогда…

— Так вот в чем дело, а я-то… — вдруг подскочил на месте Суранчиев. — А я-то до сегодняшнего дня голову ломал, почему остался жив… Грешным делом подозревал басмача в человечности! Вот до чего дошел!

Жапару очень хотелось смягчить горечь воспоминаний Каипа, винившего себя в том, что, хотя и ненадолго, но все же спасовал перед Мурзакаримом. И еще ему было грустно, что так открыто и уверенно начинавшаяся судьба крестьянина на заре Советской власти, в результате оказалась растоптанной, сломленной злой силой…

Видно, о том же задумался и сам Каип, тоскливо склонив голову на грудь. И усы старика опустились грустно, и руки беспомощно повисли как плети.

Задумался и Торобек. Ему было тоже не по себе перед старым, столько пережившим на своем веку Каипом.

В кабинете стояла такая тишина, что слышно было, как билась о стекло случайная муха да гудел на тумбочке в углу настольный вентилятор.

Как все деревенские жители, привыкнув вставать и ложиться с петухами, Каип уже тоненько похрапывал, а Маматай посильнее нахлобучил абажур на настольной лампе, мягко ступая по ковру, погрузился в мысли об отце и своей собственной судьбе.

За отца Маматай не беспокоился, понимал, что если люди осудят его, то только за то, что не сумел сориентироваться в обстановке, поддался минутной слабости. А что с него было взять тогда? Темный, забитый, только-только немного поднявший голову от земли! Вот и потерял опять свою человеческую гордость, стремление к свободе, за что и был наказан самой жизнью: вечно оглядывался на то, что скажет и сделает Мурзакарим. Ведь совсем недавно еще готов был породниться по-настоящему, женив на мурзакаримовской внучке его, Маматая… А тому бы только опутать посильнее, видно, боится за свои старые грехи, подстраховывается… Правильно он сразу тогда отрезал отцу, что Мурзакарим пусть ищет другого, более подходящего ему зятя…

Ох как нелегко людям достается свобода. Вся история человечества связана с борьбой за нее. А как же иначе? И себестоимость ее непомерно высокая, обязывающая. Сердце Маматая наполнялось благодарностью за все выстраданное отцами и дедами, чтобы их дети и сыновья стали свободными, чтобы ценили и берегли свободу, были всегда начеку.

Вот ведь что сделал страх с его отцом — корни подточил, согнул, высушил душу, ведь недаром мудрецы говорят, что страх превращает человека в животное… Нелегко ему было со своими мыслями, но Маматай хотел смотреть правде в глаза, хотел быть с теми, кто не испугался ни смерти, ни голода и холода во имя истины, свободы и справедливости. «Прежде чем бороться с мурзакаримами, нужно победить их в самих себе, — рассуждал Маматай. — Ведь они и рассчитывают в своей борьбе на то, что в ком-то обнаружат самих себя со всей своей фальшью и увертками…»

Маматай с сочувствием посмотрел на спящего отца, радуясь, что теперь ему станет и легче, и радостнее ходить по своей земле.

Прошло уже более года, как Маматая Каипова назначили начальником ткацкого цеха № 2. А у него и сейчас счастливо замирает сердце от оказанного ему, тогда доверия руководством комбината. Кому приятно вспоминать свои старые грехи? Конечно, никому, и Маматаю тоже, только и забывать о них нельзя. Здорово поправили и Каипова за самодеятельность на прежнем месте, все вспомнили: и несчастный случай с учеником слесаря, и приписки к зарплате ученицам ткачих… И правильно сделали! Теперь Маматай понимает, как важна трудовая дисциплина и порядок не только для работающих у станков, но и в первую очередь для руководителей.

Маматай тогда дал себе самую строгую клятву, что оправдает доверие. И его сердце переполнялось особой гордостью оттого, что назначили его не в передовой, а в отстающий цех — значит, верят в его организаторские способности и рабочую хватку, верят, что поднимет производство, выведет цех из прорыва — в передовой.

Что тут скрывать, Каипов знает, кому в первую очередь обязан своим возвращением в ткацкий цех — партии, парткому своему комбинатскому, ведь Кукарев не зря обещал помочь Маматаю; и конечно, горкому партии, первому секретарю Калмату Култаеву, потому что персональное дело коммуниста Маматая Каипова было взято Калматом Култаевым под его личный контроль.