Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Нет, не надо… Шакир Рахманович. Но я хочу задать вам несколько вопросов. Вы видели Жокена не только, когда его судили за разбойное нападение на семью Саяка, но и ездили к нему в тюрьму. В чем причина, что спустя столько лет он вспомнил о Саяке и решил отомстить ему?

— А он о нем не забывал. — Шакир достал блокнот: — Вот послушайте, что говорил мне Жокен.

«Все эти годы я был в курсе его дел. Я знал о нем все. Знал, что его уважают большие люди, что занимает он все более высокие должности, что он не любит ездить в машине, часто ходит на работу пешком — и все в одних и тех же костюмах: зимой — в черном двубортном, а летом — в светло-сером, старательно заштопанном Жамал… Я мог бы уничтожить его в любой момент, толкнуть под мчащуюся машину. Но этого ему было бы мало… И Жамал оплакивала бы его… Нет, я решил рассчитаться с ним по-иному. Ведь этот слепой разрушил все, что я строил. Все ему удалось! Отнял у меня жену, дочь, опозорил перед людьми…»

— А что он говорил о Жамал?

«Саяк тянул ее в свое царство бескорыстия и добра, но, как только чуть отпускал, она становилась той Жамал, которую сотворил я…

— Нищий, — сказал я ему, — чего же ты достиг? В чем твоя сила? Любой чабан одевает свою жену лучше, чем ты Жамал. Взгляни — ах, да нечем тебе глядеть, — она в дешевых туфлях, из ее синтетической шубы сыплются искры.

— Я живу на зарплату, Жокен, и, бывает, помогаю людям, попавшим в затруднительное положение».

— А вот, Аджалия Петровна, последнее слово…

— Чье? Жокен же на суде от последнего слова отказался.

— Нет, это «последнее слово Саяка» — так называю эту запись в своем блокноте.

Помню, после оглашения приговора молча шли мы — Алима, Саяк и я — весенним утром по бульвару. Вдруг Алиму прорвало:

— И этот зверь посмел назвать меня своей дочерью! Не знаю и знать не хочу его. Будь проклят он!

Саяк прижал Алиму к груди, погладил по голове.

— В котором часу улетаешь завтра на конкурс скрипачей? — спросил он.

— В три часа дня.

— У меня к тебе одна просьба…

— Хоть тысячу просьб, отец!

— Завтра утром, — сказал Саяк твердо, — ты отвезешь ему в тюрьму передачу.

Перевод С. Виленского.

Камча — хлыст.

Жене — жена старшего брата или просто старшая по возрасту.

Атала — похлебка, заправленная мукой и кислым молоком.

Ата — отец.

Ичиги — кожаная, облегающая ногу обувь.

Макроо — пища, оскверненная грешником.

Комуз — киргизский музыкальный инструмент.

Нозик — нежность.

Джайдары — веселый.

Ак-челмок — киргизская игра, вроде русских «палочек». Очищенные от коры ивовые палочки подбрасываются вверх — их должны разыскать и собрать водящие, вовремя принести в круг.

Чапан — киргизская одежда.

Мисир — Египет.

Хурджун — мешок.

Худжур — жилая комната для учеников медресе.

Моллобача — ученик медресе.

Чарпаи — деревянный лежак.

Сурпа — кушанье, вроде мясной лапши.

Джайлоо — отгонные высокогорные пастбища.

Сай — ручей.

Кафир — гяур, неверный.

Курска — вид скамеечки.

Шибер — Сибирь.

Айланайыр-ака — дядя.

Кыбыл — запад, куда обращаются верующие с молитвами.

Айран — кефир.

Апа — мать.

Той — свадебный пир.

Кесе — деревянная миска.

Насбай — жевательная, бодрящая смесь.

Эджеке — уважительное обращение к пожилой женщине.

Элечек — женский головной убор.

Алтын — золотой.

Рават — ворота, выполненные в восточном колорите.

Турба — мешочек.

Барпы — киргизский поэт-импровизатор, слепой.

Алчы — выигрышная сторона альчика.

Проигрышные стороны альчика.