Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Жокен спешился, пожал ее худую руку:

— Слава аллаху, что вы здоровы.

— Заходи в дом.

Он привязал гнедого к столбу, покрыл попоной и неторопливо зашел в просторную комнату. И вдруг вспомнил, что именно здесь много лет назад он советовался с сестрой, жениться ли ему на Жамал; что именно сюда он и привез похищенную им Жамал. А вот теперь предстоит сообщить сестре, что Жамал от него уходит.

Он никак не мог собраться с духом, чтобы начать этот разговор.

— Чует мое сердце, что-то случилось неладное. Не скрывай, Жокен. Я ведь вижу тебя насквозь…

Жокен отвел глаза:

— Да, сестра, неприятная весть.

— Ну, говори.

— Жамал уходит от меня…

— Жамал? Твоя жена?

— Да.

— Значит, ослабла твоя камча. Жену нужно бить. Выходит, ты плохой мужчина! — воскликнула сестра с негодованием. — Куда она уходит?

— В город.

— С кем?

— С этим Саяком.

— Со слепым! Она что, с ума сошла?

— Не знаю, сестра.

— И ты не смог ей помешать?

— Она ничего не боится…

— О аллах! — старуха подняла дрожащие руки. — Зачем ты создал его мужчиной! Он опозорил наш род!

— Сестра! — закричал Жокен. — Поймите, пожалуйста…

— А что понимать? Ты уронил свою честь! Как теперь будешь жить среди людей?! Какой ты мужчина, когда на твоих глазах кто-то лишает тебя всего, уводит твою жену!

— Она из дому ничего не берет…

— Тьфу! — плюнула старуха. — Кому барахло и золото нужны, когда потеряна честь! Какая цена твоему богатству, когда ты пал низко! Собака не имеет чести, потому ей не нужно золота. Понятно тебе? — Она схватила за ворот Жокена: — Я… я сама поеду сейчас и не позволю ей уйти, убью ее или себя, чтобы не видеть твоего позора! Где они?

— Прощаются со знакомыми.

— В твоем доме?

— Да.

— Хватит, — крикнула старуха и, оттолкнув Жокена, стала рвать на себе волосы. — Какой позор! Лучше бы ты умер, чем услышать такое. Честь нашей семьи, честь нашего рода осталась бы незапятнанной. Но если ты сейчас умрешь, все будут говорить: «Жокен потерял свою честь и умер от позора». Она не должна выйти из твоего дома. Убей ее! Другого выхода нет. Слышишь ты, низкий!

Жокен выскочил из дома, отвязал коня и умчался в ночь.

…На востоке занималась заря.

Жокен беспощадно стегал камчой коня. «Убью слепого. Убью обоих, — лихорадочно думал он. — Нет, сначала спрошу у нее: хочешь жить — живи со мной. Иначе смерть… смерть».

Когда он подъезжал к своему кыштаку, гнедой его совсем ослаб, он то и дело спотыкался, дышал хрипло и тяжело.

Спускаясь со склона на шоссе, Жокен вдруг увидел приближающийся грузовик. «Они! Не пропустить бы! Быстрей, быстрей!» Но гнедой уже не слушался ни шпор, ни камчи. Жокен яростно хлестал его, потом ударил рукояткой камчи по голове. Конь зашатался и упал. Жокен отлетел в сторону, вскочил на ноги, бросился к шоссе, схватил камень, чтобы запустить в кабину. Но грузовик уже успел проскочить, камень попал в стену крытого кузова, где сидел Саяк. Услышав стук, Саяк не понял, что это.

Жокен бежал за машиной, пока не задохнулся и не упал на шоссе. Открыв глаза, он увидел ясное небо и трех беркутов, летящих к востоку: двое впереди, а третий, меньший, за ними следом. Они беспрерывно клекотали, подбадривали неопытного птенца.

Жокен встал, бросил взгляд на шоссе: «Упустил… Ничего, можно еще опередить их, переправиться через реку по старому мосту».

Он поспешил к гнедому. Но тот уже лежал, оскалив зубы, тускло светились его остекленевшие глаза. Жокен машинально потянул его за уздечку и, почувствовав его необыкновенную тяжесть, выпустил уздечку из рук — голова гнедого с тупым стуком ударилась о землю.

Жокен ссутулился, присел на камень и зарыдал.

Внизу, под скалой, бушевала быстрая пенистая горная река, ударяясь об отвесные, словно обрубленные, берега.

Вдруг порыв ветра донес до слуха Жокена далекий, прерывистый рев мотора. Жокен тяжело поднялся на ноги и увидел у перевала на серебристом серпантине, на самом верхнем его витке, грузовик.

Машина сверкнула в лучах солнца и скрылась.

— Ну как прочитали, Аджалия Петровна, мой роман? Это повествование о жизни Саяка вам первой, прямо от машинистки, принес. Похож мой герой на Саяка?

— Похож. Но почему вы на его отъезде из Арслан-Боба рассказ прерываете? По-моему, развернулся Саяк по-настоящему в последующие годы.

— Я и пишу теперь об этом, но пока у меня только еще черновые наброски. Вообще-то я их никому не показываю — суеверен, боюсь, сглазят. Но вас я считаю своим соавтором… так что можете познакомиться с ними.