Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

…Жамал рассеянно расставляла на полках серванта хрустальные рюмки. Вдруг рюмка выпала из ее рук, со звоном разбилась.

— Ай! — воскликнула Жамал.

— Что у тебя там разбилось? — холодно спросил Саяк.

— Рюмка.

— Русские говорят: рюмки разбиваются к счастью.

— Нет, это хрустальная, дорогая. — И, заметив презрительную улыбку Саяка, быстро добавила: — Мне ее не жалко, если в самом деле к счастью.

Саяк ничего не ответил.

В раскрытое окно дышала свежая весенняя ночь, и где-то совсем рядом среди вспученных рвущихся почек старого орехового дерева пел соловей.

Жамал села на диван в стороне от Саяка.

— Уже полночь. Все спят. Конечно, спит где-то и Жокен. — Саяк повернул лицо к Жамал: — Завтра, чуть свет мы с Аскаром едем в город, и до этого я обязательно должен найти Жокена. Если ты знаешь, где он, скажи, Жамал.

— Нет, не знаю.

— Какая ты несчастная женщина!

— Что ты говоришь, Саяк?

— Я говорю, что ты глубоко несчастная женщина.

— В чем же мое несчастье, Саяк? — голос Жамал дрогнул.

— Я чувствую его в каждом твоем слове… Ты вот сказала, что не знаешь, где Жокен. Ты прекрасно знаешь, что твой муж остался ночевать у второй жены. И ты кривишь душой — вот твое несчастье. — Саяк поднялся, подошел к окну: — Жамал, мне надо позвонить по телефону.

— Звони.

Он нашарил на стене аппарат, снял трубку, набрал номер.

— Аскар, прости, что разбудил тебя. Нужные мне документы в сейфе, а ключи от сейфа у Жокена Капарова. Унес у меня со стола. Кроме него, ко мне никто не заходил. Нет, не бери… Пусть сам привезет. Сейчас едешь? На участок к нему не сворачивай, скачи прямо в Верхний кыштак. Найдешь его в доме у вдовы Кадичи.

Саяк положил трубку.

— Какой ты жестокий, — прошептала Жамал, всхлипывая. — Ты меня никогда не любил.

— Это ты меня никогда не любила… Чего ты плачешь? Твои слезы пустые. Ты льешь их даже из-за денег. Твой плач раздражает меня, — Саяк направился к двери.

— Не уходи! Ты ничего не знаешь! Я расскажу…

— Твои слова еще хуже слез.

— Пусть так. Но ты послушай. Моей Алиме уже десять лет, а я бесплодна. Беременна была, а он пьяный пришел, избил меня… Что делать? Сын нужен. Наследник. Я разрешила ему жениться на Кадиче… И другая причина была. В эти годы, когда мы жили, мечтая о сыне, упал с дерева и насмерть разбился близкий сородич Жокена. Осталась жена молодая с дочкой на руках. Много денег осталось и много скота. Кто-то должен был присмотреть за этим хозяйством, а то могла вдова забрать все это состояние и уйти к родителям. Этого Жокен не хотел. Правду сказать, и я тоже. По обычаю он мог жениться на ней. Закон, конечно, не разрешает, а тайком…

— Хватит, Жамал! Мне и так все понятно. Я знал тебя, когда ты была голодной, в единственном платьице, но свободной. Жокен украл твою свободу, как сегодня у меня ключи. Наша власть дает женщине равные права с мужчиной. Но для чего такой рабыне, как ты, права!

После отъезда Саяка какое-то тягучее безразличие овладело Жамал ко всему, что совсем еще недавно казалось ей важным и нужным… И не то чтобы вдруг развеялись ее мечты о кирпичном восьмикомнатном доме, который они с Жокеном построят в родном кыштаке, о черной «Волге», на которой она будет приезжать к матери, провожаемая завистливыми взглядами односельчан. Нет, видения эти порой возникали и теперь, но не приносили ей ни радости, ни душевного спокойствия. Ей даже казалось, что на «Волге» едет не она, а какая-то невесть откуда взявшаяся женщина, тщетно старавшаяся доказать слепому Саяку, что она и есть Жамал. Но он не желал слушать, как тогда, во время их последнего разговора, перед тем как разъяренный и сконфуженный Жокен привез ему ключи.

Внешне в ее жизни вроде ничего не изменилось, занималась привычными делами, управляясь со своим немалым хозяйством. Но все это уже нисколько не занимало ее. Она впервые углубилась в себя, задумалась о своей судьбе, о счастье и вообще о том, ради чего живет человек. И, вспоминая слова Саяка, она чувствовала в них правду, опровергнуть которую, как ни старалась, не могла. И в душу ее закрадывалось незнакомое прежде мучительное чувство одиночества. Впервые за свои двадцать восемь лет она как бы со стороны увидела свою жизнь.

…Вот она в арбе вместе с двенадцатью другими девчонками из кыштака, которых под причитания и слезы их матерей увозят на учебу в город, в ФЗУ. Как поначалу странно и непривычно было в этом городе, меж его высокими стенами, среди снующих по своим делам людей. Днем девочки учились, работали на ткацких станках, а все свободное время сидели в общежитии. Едва темнело, ложились спать, боялись выйти на улицу… Но постепенно они начали привыкать к этой новой для них жизни. И все же еще долго ходили по городу стайкой, словно боясь, что, если будут ходить поодиночке, их здесь заклюют или украдут. Но Жамал однажды набралась смелости и одна, купив сладостей и фруктов, отправилась искать Дом для слепых. Дом этот нашла без труда, но Саяка там уже не было. Сказали только, что какой-то русский увез его, а куда — никто не знал…