Потом он больше ничего не искал, страшась нового разочарования, и лучше самому засыпать суп из пакета, чем наблюдать, как с медлительной скукой это делает другой, так что никакого супа и не захочешь.
Дом на Якиманке, в котором некогда жила их семья, давно снесли, Якиманка стала улицей Димитрова, но и он сам, архитектор Серебреников, намечал не раз подлежащие сносу дома, когда создавался новый район или расширялись старые московские улицы.
Вечером, вернувшись с работы и доставая из своего почтового ящика газеты, Серебреников нашел нарядную открытку с изображением судов в порту.
«Поздравляю тебя с Новым годом, дорогой Митенька, желаю здоровья и много, много счастья», — писала сестра. А внизу дописала: «В Загребе еще совсем тепло, а у нас, наверно, уже глубокая зима».
Надя всегда писала: «у нас», когда вспоминала Москву.
Но никакой глубокой зимы еще не было, а стояли лишь те знойкие дни, когда продрогнешь больше, чем от мороза, холодно было и в его простуженном доме, который строители сдали вместо мая лишь поздно осенью, но и до сих пор еще исправлялись недоделки.
Уже давно, привыкнув делать все сам, Серебреников зажег сразу четыре конфорки газовой плиты, чтобы поскорее согрелось в его однокомнатной квартире, поставил кастрюльку с водой для супа из пакета, достал коробку яиц, стараясь поскорее разделаться с неинтересными делами, но вдруг робко дрогнул звонок входной двери.
— Извините, пожалуйста, — сказала женщина, лицо которой он не разглядел в полумраке, — вы, кажется, имеете какое-то отношение к нашему дому? Не скажете ли, как вызвать монтера, у меня потух свет? Я только третьего дня переехала.
— Могу дать вам номер телефона домоуправления.
— Там сейчас, наверно, никого уже нет, да я и без телефона пока.
Серебреников на минуту задумался.
— Давайте взгляну... где у вас распределительный щиток?
Он прошел через площадку лестницы в соседнюю квартиру, щиток был возле входной двери, и Серебреников, пока женщина торопливо зажигала спичку за спичкой, встал на стул, проверил пробки, и свет сразу зажегся.
— Боже мой... — сказала женщина, — Дмитрий... — а отчество она забыла, видимо.
И они минуту смотрели друг на друга, а женщина повторяла лишь:
— Боже мой...
Это была она, Вера Алексеева, некогда подруга его сестры, некогда его молодая любовь, милая, добрая Верочка, и сама немного влюбленная в него тогда.
— Вот уж не знаешь, где найдешь и где потеряешь, — сказала она. — Мне сказали, что рядом поселился архитектор, но могла ли подумать, что это — вы... Сколько же лет мы не виделись?
— Много, — сказал Серебреников. — Лучше и не считать. Бывают же все-таки такие чудеса в жизни. Ну, расскажите о себе, Вера... а вашего отчества я никогда не знал.
— Федоровна. По старой памяти можно, однако, и без отчества. А ваше я вспомнила — Дмитрий Андреевич.
— Так расскажите же о себе.
— Подождите, сначала — где Надя?
— Надя — далеко, в Загребе... вышла замуж за своего однокурсника. Сегодня как раз получил от нее открытку — поздравляет с Новым годом. А вы как, Вера?
— Я как? — И женщина, некогда Вера Федоровна Алексеева, а ныне — Сергиевская, на минуту задумалась. — Вы, наверно, помните, что в свое время я училась в Институте иностранных языков, сейчас работаю переводчицей в Издательстве иностранный литературы... дочь моя — в Ленинграде, ее муж — ботаник, работает в Институте растениеводства, а Ниночка преподает в одной из средних школ английский язык, и мы пишем иногда друг дружке письма по-английски. Я страшилась переезжать в этот дальний район, казалось — всех старых знакомых порастеряешь.
Всегда так грустно, когда встречаешь изменившимся, постаревшим того, кого знал когда-то в молодости, особенно если это женщина, обычно так трогательно, так боязливо стареющая: вдруг не сразу узнает кто-то, а узнав, постарается скрыть смущение, если это глубокий человек.
Та Верочка Алексеева, которую знал он когда-то, конечно, уже далеко ушла, и все же она была перед ним — красивая той новой красотой, какую дают человеку испытания, и эта внутренняя красота нередко значительнее внешней.
— А вы, Дмитрий Андреевич, как — вы?
Он помедлил.
— Стал архитектором, сначала молодым, а потом уже и немолодым, построил и домов, и всяческих дворцов порядочно, даже Дворец бракосочетаний построил для самого легкомысленного бога — Гименея... только не знаю, нашел ли кто-нибудь в этом дворце свое счастье?
— А у нас с вами просто как в волшебной сказке получилось: вдруг потух свет, а зажегся — появились вы. Право, я даже растерялась, Дмитрий Андреевич.
Читать дальше