Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— О-о, у тебя тут… — он широко развел руки, будто намереваясь обнять густую и свежую зелень раскидистой антоновки, росшей под самыми окнами, да чудесный вишенник за хатой и вдоль всего забора. — Отличный уголок для отдыха. Ты часто бываешь дома?

— Ночую, если не в командировке, — ответил Высоцкий. — Садитесь!

Вячеслав Юлианович сначала внимательно посмотрел на лавку, стоявшую у стены, а потом сел, очень осторожно, неуверенно.

— Она еще крепкая, — заверил Высоцкий, — хоть служит нам с братом с самого детства. Когда-то в хате стояла.

— Что, дедовская? — спросил Жемчужный и на всякий случай надежно уперся длинными руками в колени.

— Нет, отцовская.

— А это что? — Жемчужный нагнулся и сорвал маленький листок мяты. И сразу догадался: — Вон что!.. Видал?.. — Понюхал листок и показал его Запрягаеву. — Только из земли вылезла, а как пахнет! От корневища или посеяна?

— Посеяла мать и выхаживает, — с уважением к старушке сказал Высоцкий. — А сегодня вот горюет…

— Почему? — поинтересовался Жемчужный.

— Потом скажу.

— Обидел кто? — поинтересовался Адам Адамович и, должно быть по привычке, тронул пальцами верхний кармашек кителя: там были у него авторучка и блокнот.

— Ничего особенного, — уклонился от дальнейшего разговора Высоцкий. — Скажите лучше, как рыбалка?

— Откуда ты знаешь, что мы были на рыбалке? — с хитроватой усмешкой уставившись на него, спросил Жемчужный. — А может, мы из района едем? С совещания.

— Встретились же на дороге, — заметил Высоцкий.

— А… что я говорил?.. Что? — перевел Жемчужный свой уже возбужденный взгляд на Запрягаева. — Ты спорил. А я сразу узнал: его машина! И еще что я сказал?..

— Ну… что… — замялся Адам Адамович.

— Подожди! Я сам повторю! — перебил его Жемчужный. — Я сказал, что Высоцкий свободный человек и имеет право на своей машине ездить куда хочет и с кем хочет. А вот мы с тобой ездим на рыбалку на служебной машине… Так?..

Запрягаев снова поднял руку к верхнему карману и тут же спустил, как-то растерянно поморщился:

— Я могу и пешком… Мне что?..

— Сюда-то ты можешь, — насмешливо кивая головой, согласился Жемчужный. — А если немножко дальше?.. Километров за сотню?..

— Поскольку вы сегодня ничего не поймали, — в тон Жемчужному заговорил Высоцкий, — то попробую закинуть удочку я. Посидите немного, скоро вернусь.

Он действительно не задержался, так как сходил только в братнину хату. Принес оттуда кринку с кислым молоком, полбуханки хлеба и бутылку под полой пиджака.

— Давай это сюда! — сказал Жемчужный, выставив руки. — А то еще уронишь да разобьешь.

— Пошли в хату! — пригласил Высоцкий.

По дороге Жемчужный вынул из коньячной бутылки нестандартную пробку, понюхал и удовлетворенно прищурил один глаз.

— Ничего другого не было поблизости, — шепнул ему Высоцкий.

— Тихо. — Жемчужный причмокнул губами и скосил глаз в сторону Запрягаева.

Высоцкий довольно расторопно убрал письменный стол, застелил его газетой и поставил кринку с молоком. Потом нарезал хлеба и принес из шкафчика, стоявшего в сенях, рюмки, стаканы и несколько кусков сала.

— У тебя и тут пахнет мятой, — сказал Жемчужный, подсаживаясь к столу.

На огороде была посажена картошка, потому втроем нельзя было идти рядом узкой межой. Запрягаев шел впереди, а Жемчужный, хоть порой и попадал в борозду, все же держался соседства с Высоцким. Шел, нюхал ветку мяты, подаренную Высоцким, и молчал. По его дыханию и неспокойному покашливанию чувствовалось, что хотел что-то сказать, да будто не отваживался или не знал, с чего начать. И только подойдя к воротам, когда Запрягаев уже чуть виден был за забором, заговорил с каким-то особенным чувством и волнением, совсем не в той манере, с какой держался почти все время за столом:

— Слушай, Леня! Давай мы как-нибудь выберем время да объездим хоть те партизанские места, что поближе отсюда. Мы же и по эту сторону реки сколько раз бывали, помнишь?

— А как же. Хорошо помню! — подтвердил Высоцкий. — Ты у Брановца часто бывал. А потом и у меня…

— Даже в атаку вместе ходили. Помнишь?

— Разве это забудешь?

— Я, бывает, приеду на речку, — говорил далее Жемчужный, — сяду на берегу с удочкой… Сижу и сам не замечаю, как задумываюсь. Начинаю вспоминать прошлое. Как люблю ловить рыбу, это даже трудно высказать, а временами забываю и про нее. Смотрю на ласковые, спокойные волны, которые теперь нежно касаются моих босых ног, и не верю, что когда-то, если б не ты, они поглотили б меня… Эти самые волны, этой же реки…